Иафет в поисках отца

Марриет Фредерик

Когда Тимофей ушел, я рассказал его намерения Гаркуру.

— Ваша жизнь наполнена приключениями, Ньюланд. Вам желают вредить беспрестанно, и вы в свою очередь делаете то же другим. Мне кажется, что вы наконец будете великим человеком, потому что иначе зачем бы столько хлопотать вашим врагам?

— Хлопочут теперь о Флите, и, по вашему мнению, она должна быть великой особой?

— Может быть, и она. Я бы хотел видеть эту девочку, Ньюланд!

— Теперь невозможно, по известным вам причинам, но после с большим удовольствием я познакомлю вас с нею.

Два дня спустя я получил

от Тимофея письмо по городской почте. Он познакомился с цыганом, но не задавал никаких вопросов, боясь подозрений. Тим писал, что новый товарищ его не отказывается от стакана водки, и он надеется напоить его пьяным и через несколько дней думает сообщить важные сведения. Все время я проводил в беспокойстве. Я сходил к Мастертону и рассказал ему о нашей переписке. Старик был удивлен, и это так его заинтересовало, что он просил сейчас же по получении новых сведений дать ему знать. Сам же ничего еще не получал от своего поверенного из Дублина.

Восемь дней прошло, и я не имел никаких сведений от Тимофея В это время я боялся, не случилось ли с ним чего-нибудь, но доставленное вскоре письмо вполне успокоило меня, и я с большим любопытством его прочел. Тимофей писал, что он подружился с цыганом, который предложил ему увезти девочку, находившуюся в Брентфортском пансионе, и советовался, как бы лучше привести это в исполнение. Тимофей советовал ему написать письмо от моего имени, в котором бы я просил ее возвратиться в город, для чего он наденет ливрею и отдаст ей это письмо. Цыган имел также свои планы, он хотел познакомиться со служанками и чрез них это сделать или подослать к ним какую-нибудь цыганку.

Ничего еще не было решено, но цыган непременно хотел завладеть девочкой, если бы даже надобно было прибегнуть к силе. Тимофея он также просил участвовать в этом.

Когда я это прочитал, то обрадовался, как искусно Тимофей обманывал цыгана. Он писал еще, что последнюю ночь они прибегли к горячительным средствам; и цыган объявил, что нанят очень богатым человеком, которому отказать было бы опасно, потому что он имел много власти. Подумав немного, он спросил Тимофея, не знал ли он одного Мельхиора, когда жил с цыганами Тимофей ответил утвердительно и сказал, что в таборе он видел его вместе с женой.

Тут Тимофей подумал, что он все ему расскажет, но цыган вдруг стал давать ответы, которые удаляли их от настоящего предмета. На вопрос, куда они денут девочку, которую увезут, он ответил, что ее отправят морем. Таково было содержание письма, и я с нетерпением ожидал новых известий.

Два дня спустя после этого я обедал в Лонгс-Отеле. Выходя оттуда, я увидел в прихожей сундуки. Сердце мое забилось, когда я прочитал на них адрес: «А де Беньон, шталмейстеру, препроводить в гостиницу Ф… в Дублин». Я спросил мальчика, чьи это были вещи, и не был ли здесь де Биньон. Мне сказали, что он сегодня утром уехал в собственном экипаже, имея с собой не более вещей, нежели мог поместить здесь, а эти сундуки просил отправить в дилижансе. В это время я старался казаться веселым, взял свою памятную книжку и записал адрес, сказав;

— Жаль очень, что не застал мистера де Биньона, но рад, по крайней мере, что имею случай теперь писать ему.

Хотя я старался быть равнодушным

при чужих, но сердце мое все-таки билось, когда я остался один. Я уже создал на этом ничтожном основании целые планы, думая, что если де Беньон не мой отец, то, по крайней мере, он может мне дать сведения о нем. Не сказал ли Мастертон, что мы нашли ключ к делу? Обстоятельства казались мне ясными как день, и прежде нежели я возвратился домой, я уже составил полный план, как начать дело. Я живо уложил в чемодан необходимые для дороги вещи, взял с собою все наличные деньги, до шестидесяти фунтов стерлингов, и послал лакея занять место в дилижансе. Вскоре он возвратился и сказал, что нашел свободное. До половины пятого я ожидал Гаркура, но так как он долго не приходил, то я ему оставил коротенькую записочку, объяснив, куда еду, и обещая написать, как скоро приеду на место.

«Ирландия будет с этого времени театром моих приключений, любезный Гаркур. Сходите к Мастертону, скажите ему, что я сделал, и, верно, он согласится с основательностью моих намерений. Распечатывайте письма от Тимофея и пишите мне все подробности. Словом сказать, препоручаю вам решение всех моих дел до возвращения, и будьте уверены в преданном вам навсегда

Иафете Ньюланде».

Отдав письмо лакею и взяв извозчика, я отравился в контору дилижансов. Чрез пять минут я уже катился в Холихед, радуясь поспешности и решимости, с которыми я это предпринял, не воображая, куда поведет меня моя судьба.

Тогда была одна из самых теплых ноябрьских ночей. Исключая меня, в дилижансе были еще три путешественника, но ни один не вымолвил ни слова, хотя мы уже проехали несколько миль.

Закутавшись в плащ, я строил воздушные замки, которые беспрестанно разрушались по мере того, как я их созидал.

Наконец один из путешественников громко высморкался, как будто давая знать, что хочет говорить, потом спросил своего соседа, не читал ли он нынешний вечер газеты.

Ответ был отрицательный.

— Кажется, что Ирландия не совершенно спокойна теперь? — продолжал первый.

— Читали ли вы историю Ирландии? — спросил другой.

— Не слишком подробно знаю ее.

— Если бы вы взяли на себя труд ее прочитать, сэр, то увидели бы, что Ирландия с тех пор, как населена, никогда не была и, может быть, не будет спокойна. Эта страна — род вулкана, который всегда дымится, выкидывает пепел и лаву.

— Правда, сударь, — ответил первый, — я слышал, что Белые Парни (White Boys — название бунтовщиков) собрались большими шайками и что по многим местам опасно проезжать.

— А вы путешествовали по Ирландии?

— Да, сударь, — ответил его сосед со значительным видом, — могу сказать, что управлял одним из важнейших имений в Ирландии.

— Законовед… поверенный… пять на сто и так далее, — пробормотала третья особа, сидевшая подле меня и которая до этого времени не говорила ни слова. Невозможно было ошибиться. Это был мой прежний наставник Кофагус, но не могу сказать, чтобы я был очень обрадован его присутствием, думая, что он, верно, меня узнает, когда рассветет. Разговор продолжался, но Кофагус более не вмешивался.