Ибица круглые сутки
Шрифт:
— Ну и что теперь будем делать? — поинтересовался Грант, когда Кайл скрылся за дверьми «Атлантиса».
— Да вроде выбирать не приходится, — огрызнулся Шафф.
Люк посмотрел вслед американцам, направившимся в «Атлантис», потом повернулся к Коннору.
— Тут что-то не так.
— Ты о чем?
— Ни разу не слышал, чтобы у кого-то конфисковали деньги — разве что у дилеров. Кроме того, Кайл должен был предупредить их, что на улице билеты продавать нельзя.
— Может, он просто забыл или неясно выразился?
Люк
— Нет.
— Почему?
— Да потому, что в таких случаях обычно штрафуют бар.
— Черт!
— Пока я не понял, в чем тут дело, но все это плохо пахнет…Коннору не хотелось оставаться в «Атлантисе». Поведение Кайла настораживало — и после случая с полицией Коннор меньше всего хотел общаться с ним. Его приятель-коротышка в галстуке был еще хуже. Казалось, он нарочно делает так, чтобы в его присутствии люди чувствовали себя неловко. А чувствовать себя неловко на Ибице Коннору совсем не улыбалось.
Он одолжил у Люка машину и поехал в Ибица-таун. В свой последний приезд он работал в маленьком баре под названием «Шик» на набережной. И теперь Коннор отправился в другую часть острова, чтобы повидать Лео, давнего клиента, убежденного гедониста. Никто не знал точно, сколько Лео лет — ему можно было дать от сорока до пятидесяти пяти, — и чем он зарабатывает на жизнь. Ходили слухи, что он доктор философии, в прошлом работал на разведку, имеет высокий коэффициент интеллекта, сейчас живет на деньги от выигрышей, которые получает, участвуя в викторинах по всему миру.
Его жена-шведка Катя, привлекательная женщина лет сорока, излучала тепло и положительные эмоции, напоминая об эпохе хиппи. В отношениях супругов всегда оставалась свежесть, было ясно, что они влюблены друг в друга и не собираются этого скрывать. Коннору они всегда казались очень счастливыми.
В разговорах с Лео Коннор провел много часов и, вернувшись в Лондон, первое время переписывался с ним. Но в последний год не давал о себе знать: Лео жил полной жизнью, и Коннор не хотел вспоминать, на какие компромиссы пришлось пойти ему самому.
Но теперь появилась возможность начать все сначала. Если кто-то и мог помочь Коннору принять верное решение, этим человеком был Лео.
Коннор перешел через дорогу и смешался с шумной многоязычной толпой, переливающейся из магазинов в рестораны с белоснежными скатертями и вышколенными официантами, а оттуда — в бары. Трудно было поверить, что это место находится всего в семнадцати километрах от Уэст-Энда Сан-Антонио.
Бар «Шик» разросся с тех пор, как Коннор был здесь в последний раз, и посетителей было значительно больше. Новые владельцы старались привлекать более молодую публику. Но Лео одинаково охотно делился своей мудростью и с молодыми, и с ровесниками.
К Коннору подошел официант, но не успел он задать свой вопрос, как позади него раздался
— Коннор? Неужели это действительно ты?
Он повернулся и увидел Лео, в руке у него была книга, а на столике перед ним стоял бокал с выпивкой. Коннор едва узнал старого друга. Лео очень похудел, даже высох. Было очевидно, что он тяжело болен.
Заметив удивление Коннора, Лео кивнул:
— Знаю, знаю, можешь не говорить. — Он протянул Коннору руку, скорее напоминавшую птичью лапку. — Здорово видеть тебя снова, Коннор.
Тот осторожно пожал тонкое запястье. Лео улыбнулся.
— Давай я закажу нам обоим выпить и расскажу тебе о моей новой диете. — Он повернулся к официанту: — Принеси мне пиво и большой «Хербас», а для этого молодого человека ром с колой, если его вкусы не изменились. — Коннор кивнул. — Вот и отлично.
Коннор внимательно посмотрел на друга.
— Значит, несмотря на диету, тебе можно пить?
— Сколько угодно. — Лео опрокинул в рот содержимое стоявшей перед ним рюмки.
Коннор улыбнулся.
— А что еще можно?
— Да что угодно. Ешь сколько хочешь, что хочешь и когда хочешь. И самое главное, совершенно не толстеешь.
Они помолчали, пока официант ставил на стол напитки.
— У меня рак, Коннор, вот в чем дело. Узнал об этом в конце прошлого года. — Коннор, уставившись в стол, покачал головой. Лео продолжал: — Зато, как я уже сказал, можно есть, пить и делать что угодно, не опасаясь за последствия.
— Ты и раньше так жил.
Коннор попытался представить, что кроется за этой бравадой и шутками, что пришлось пережить его другу.
— Это… ну… окончательно? Лео кивнул:
— Окончательное некуда.
— Боже, Лео. Я просто не знаю, что сказать. Сколько… когда… — Коннор не смог подобрать слов.
— В смысле, сколько мне осталось? — Лео отпил из бокала. — Ну, скажем так, на твоем месте я бы не рассчитывал получить от меня открытку на Рождество.
Коннор посмотрел ему в глаза.
— Неужели ничего нельзя изменить?
— Я могу послать ее сейчас, если это для тебя так важно.
Коннор с трудом улыбнулся.
— Серьезно, Лео, ты испробовал все пути?
— Все пути, дорожки и тропки.
— А химиотерапия?
— Сразу вслед за зелеными устрицами из Новой Зеландии и еще за парочкой таких же необычных средств. Из-за «химии» я главным образом и выгляжу так. Но когда седовласый профессорв очках-половинках говорит: это твой единственный шанс — что еще прикажешь делать?
— Я так виноват, что не был рядом.
— Смерть всегда вызывает чувство вины. Те, кто остается, всегда в чем-то себя винят. В том, что не проводили больше времени вместе или чаще не ходили в больницу. Но поверь, умирающему меньше всего хочется, чтобы его близкие видели, как из него день за днем уходит жизнь.