Ибн Сина Авиценна
Шрифт:
Крики возмущения в толпе.
— Подобное не утверждал еще ни один мусульманин! — восклицает главный судья, не в силах перекрыть бурю негодования.
Толпа неистовствовала:
— Вероотступник!
— Еретик!
— Безбожник!.
— Смерть ему!
И все стали крушить соломенную фигуру.
И Али кричал. И Али со всеми кидал камни в чучело…
Как вдруг увидел повернутое к нему страшное, белое, мертвое лицо Муса-ходжи!
Муса-ходжа узнал голос Али. И в ужасе слушал, как Али кричал со всеми: «Смерть Ибн Сине!»..
По лицу старика из мертвых его, слепых глаз текла слезы.
Русский офицер отдал свое письмо
Скорее в рай оно дойдет, если хоть он еще существует!
VIII «То, что уничтожается, расцветает…» [92]
Похоронив в пустыне Масихи, Ибн Сина пришел в Нису и поселился в ханаке, только что построенной сукновалом Даккаком. Просидел в келье несколько дней, ни с нем не разговаривая. Сукновалу сказали о странном дервише и позвали знахаря. Знахарь взглянул в лицо Ибн Сине и тут же отошел. Даккак тоже испытал необъяснимое волнение. Уж не Абу Саид ли это — святой, у которого две хырки? А может, Махди — седьмой скрытый мам?
92
Лао-цзы.
Даккак поставил перед Ибн Синой кувшин с ключевой водой, положил хлеб, поцеловал край одежды и ушел.
Ибн Сина разжал ладонь… На ладони потемневшая от времени маленькая иконка Масихи, которую он снял с груди умершего друга. На обратной стороне иконки нацарапано: Иса ибн Яхъя Масихи [93] . Иса — так в Коране именуется Иисус Христос. Яхъя — Иоанн Креститель, а Масихи — Мессия, Иконка эта — целый трактат. В лаконичном ее рисунке, покрытом потрескавшимся лаком, вся суть учения Неизвестного философа.
93
Известен под куньей Абу Сахль (Масихи).
Изображение иконки разбито на три ряда. В верхнем, в центре — бог. Над ним надпись — «Высшее добро». По левую я правую стороны от него — семь фигур, семь его проявлений, через которые он является, невидимый, миру, семь его имен: Справедливость, Добродетель, Разум, Истина, Сущность, Жизнь (человек), Мудрость (религия).
Второй ряд: в центре — «бесформенная материя» (так и написано на ободке). По бокам — два организующих начала: слева Время (старик), справа Пространство (девушка). Оба держат в руках таблички со своими обозначениями.
Третий ряд: организованная материя — «сотворенная и не творящая», как написано на верхней границе ряда, Четыре квадратика в этом ряду. Слева направо:
Мир небесных тел, звезд, «небесное племя» — их представляют ангелы, олицетворяющие субстанцию «огня».
Мир крылатых — «воздух».
Мир подводных — «вода».
Мир человека — «прах», «земля».
И последний, низший, ряд — Христос, все вбирающий в себя. И написано: «Конец».
«Господи! — удивился Ибн Сина. — Ведь это же путь человека от бога, как Причины, вниз, в мир, — и обратно, вверх, к богу, но уже как к Цели!» И тут к Ибн Сине в подошел хозяин ханаки сукновал Даккак и поставил перед ним воду и хлеб.
«Ах, Масихи, Масихи… Как тяжело ты умирал! Будь проклята эта песчаная буря, задушившая твое сердце. Никогда мне
Ибн Сина отвернул к стене исказившееся от сдерживаемых рыданий лицо. Мысли, как крылья птицу, поддерживали его, а теперь он летел, сломя голову, в страшное, слепое отчаяние. «Масихи, Масихи… Это я сгубил тебя!» Слезы все-таки вырвались и полились по щекам. Но тут же мысли подхватили упавшую душу, и стало легче дышать.
Ибн Сина отер руками лицо, налил в кружку воды, отщипнул кусочек хлеба.
Тихо сидели в полумраке люди. Кто-то заунывно молился, кто-то пел. Вов прошел хозяин, неся промытые листья подорожника старику, надсадившему ногу.
В минуты всенародного горя как вспыхивает человечность! Этот сукновал Даккак всю жизнь копил деньги на строительство дома для сына и на его свадьбу. А случился голод, построил для парода ханаку, чтобы было где преклонить голову несчастным, потерявшим дом и семью. «Так что же такое человек, которого Неизвестный философ поставил рядом с богом. Как одно из своих Проявлений?» — опять взмыла от земли Мысль.
Хозяин бьет раба… Философия все время смотрела На бога в, не отрывая от него глаз, принимала из рук раба хлеб. (Мысли, туман сердца, снова заслонили от Ибн Сины мир.)
Первым, кто опустил глаза книзу и посмотрел на раба, был Сократ. Он сказал, «Прежде, чем куда-то идти, надо познать человека». Был IV век до н. э.
О природе человека думали с тех пор, как появилась власть. Хозяин хотел знать природу раба, чтобы легче было им управлять. Конфуций в V веке до н. э. учил, человек от природы не добр, и не зол, а дик, как растение, выросшее в горах. Человека надо окультивировать, то есть воспитать. Тогда к хозяину «со всех четырех сторон будут идти люди с детьми за спиной».
— Нет, — сказал ученик Конфуция Мэн-цзы, — человек, как вода. Куда бы она ни потекла, будет течь только вниз. Что бы вы ни делали с человеком, он добр. Надо лишь вовремя кормить его.
— Человек от природы зол, — сказал другой ученик Конфуция. — Зол из-за врожденном алчности. Хозяин необходим, чтобы помочь людям ужиться друг с другом.
— Да никакое воспитание не исправит низкой природы человека! — говорит Шан Ян. — Ев можно лишь пресечь насилием. Идеальный хозяин — бездушная машина. «Добродетель рождается от наказания, справедливость — от смертной казни. Человеку надо оставить войну, земледелие и страх, а не совесть, упорядоченную унифицированную пропаганду, а не философию и искусство: взаимодонос, систему круговой поруки, поощрение за труд и лозунг равной возможности для всех — видимость свободы, а Не искренность в отношениях».
— Постойте, — остановил всех Сократ. — Ведь я говорил: познать ЧЕЛОВЕКА, а не раба! Тогда только мы познаем мир.
И низко кланяется ему с другого конца земли седой ребенок Лао-цзы…
Ворвались в ханаку дети. Ибн Сина вздрогнул. Проследил, как подошли к одному, другому. Просят есть. Люди отводят от них глаза.
Никто не знает, когда родился Лао-цзы. Никто Не знает, где он жил, где похоронен. О Конфуции же знают все.
Лао — это когда раб сам задумался о себе. Трудно рождалась его мысль, долго он творил ее в молчании.