Идальго

Номен Квинтус

А еще начала довольно быстро строиться вторая, как раз от Донецка в сторону Липецка — потому что и в Донецке началось массовое производство стали, а новенький прокатный стан (только один, и куда как хуже работающего в Арзамасе) готовился к тому, чтобы производить рельсы.

То есть пока рельсы для новой дороги отливались из чугуна: сталь на заводе тоже уже делали, но с помощью описанного, по-моему, еще Жюлем Верном способом пудлигнования — и всю ее пускали на изготовление костылей: процесс-то жутко непроизводительный, много стали с его помощью не сделать. Но уже и к реальному производству стали «новым способом» завод тоже уже приступил. Причем там сталь стали делать по совершенно

оригинальной технологии, так что я даже обалдел, когда узнал о достижениях отечественной металлургии. Там один горный инженер по фамилии Синицын решил посмотреть, что будет, если в пудлинговальную печь воздух тоже качать подогретый. Выстроил рядом с печьюминиатюрные копии кауперов, провел «натурный эксперимент», сам собой восхитился: в печи безо всякого перемешивания из чугуна получилась жидкая сталь, причем меньше чем за двенадцать часов (а двенадцать часов — это была стандартная продолжительность смены пудлинговальщика). Причем мужик с ломом за сутки из печи мог вытащить в среднем тонну «ковкого железа», а без такого мужика доработанная печь выдала уже больше пяти тонн, и не железа, а очень хорошей стали. Расплавленной, так что вытащить ее из печи у парня не получилось — и он помчался в столицу с просьбой о выделении средств на строительство такой же, но «качающейся», чтобы сталь можно было из печи по готовности просто вылить.

Правда, чтобы печь не погубить, парень приказал расплавленную сталь черпаками из печи вычерпать — и сталь по его приказу сразу заливали в формы, так что первой продукцией «новой технологии литой стали» у него стали подкладки под рельсы. И я предложил Николаю парню только за это орден выдать — а предложил я как раз на совещании, которое император собрал после моего возвращения на предмет обсудить простой вопрос «а что делать дальше». Потому собрал, что «прироста выпуска металла» в стране не получилось, и даже наоборот получился довольно резкий спад производства: все же больше трех десятков доменных печей просто уже разобрали, а новые еще не построили. Но и когда их построят, сильно лучше сразу не будет из-за отсутствия сырья…

— Ваше величество, ну что я могу по этому поводу сказать? Все, что я мог рассказать полезного, я рассказал… то есть про производство стали рассказал. А сейчас мы просто должны ждать, пока дороги рельсовые не будут выстроены, и по ним не повезут куда требуется руду и уголь с коксом. А пока таких дорог нет, нужно максимально использовать гужевой транспорт, и лошадки позволят стране железные дороги выстроить чуточку быстрее.

— Разве что чуточку, — недовольно бросил Николай, — а запустить выделывание стали по новому способу и колбах нам пока Александр Христофорович не дозволяет. Не пойму: на постройку забора вокруг завода такие деньги потрачены — а он все одно шпионов иностранных опасается. Может, напрасно?

— Правильно он опасается, ваше величество, очень правильно. Потому как сейчас иностранцу иному на завод и проникать нужды нет: он рабочим небольшую денежку посулит — и рабочие ему все сами расскажут.

— Так и потом расскажут, мы что, до морковкина заговенья ждать разрешения господина Бенкендорфа будем?

— Не будем, если рабочих верно поставим. То есть в положение их поставим такое, что любой рабочий за любые деньги не расскажет никому, чем он на заводе занимается и как.

— Виселицей что ли им грозить прикажете?

— Зачем виселицей? Я, как вы уже знаете, всегда стою за мирное решение любых проблем, ха экономическое, если хотите, решение.

— То есть вы просто предлагаете рабочим платить больше, чем любой шпион им посулить может? Да вы державу всю таким манером просто по миру пустите!

— Я прекрасно знаю, что

лишних денег в казне нет и никогда не будет. Но и предлагаю я способы иные. Сколько у нас сейчас рабочих а Донецке на заводе трудится? Тысячи полторы, две?

— На заводе, если только тех считать, что через проходные внутрь доступ имеют, чуть менее двух тысяч человек, — ответил Бенкендорф. — Но вам-то что за дело до этого?

— Прикидываю, каковы окажутся затраты на создание необходимых условия для исключения позывов к шпионажу. Цемент у нас есть, стекло тоже есть, трубы… трубы там же и сделаем. У меня получается… вот, смотрите.

— Это что вы тут нарисовали?

— Дом. Простой дом, о трех этажах. Два подъезда, на каждом этаже в подъезде четыре квартиры отдельных. То есть в одном доме двадцать четыре квартиры, отдельных квартиры, со всеми удобствами. То есть с водопроводом, теплым ретирадником, кухней удобной… и, по моим прикидкам, дом такой выстроить встанет в пару тысяч рублей всего. То есть на одного рабочего прекрасное жилье обойдется в сто рублей, в на всех рабочих завода потребуется потратить тысяч двести.

— У нас нет лишних двухсот тысяч, — мрачно заметил Николай.

— Лишних — точно нет, а вот нелишние найдутся: завод уже выдает три миллиона пудов чугуна, а вскорости станет выдавать уже больше шести. По двадцати копеек за пуд — получается больше миллиона, из которых на оплату рабочим… Александр Христофорович, каковы нынче у рабочих зарплаты?

— Казна выплачивает до десяти рублей каждый месяц, в ассигнациях, — ответил до того сидящий молча с очень недовольным видом Егор Францевич Канкрин. — Это на каждого работника заводы выплачивать приходится, — уточнил он с таким видом, будто платил он из собственного кармана. Что, впрочем, было понятно: о казенном кармане Егор Францевич заботился как бы не больше, чем о своем собственном.

— То есть двадцать тысяч в месяц, двести сорок в год… чистая прибыль получается в районе восьмисот тысяч. Тратим из них двести, даже триста: там еще нужно будет выстроить школы, детские сады, больницы разные — но после таких затрат за год, много за два рабочий поймет, что позарившись на мелкую копеечку, он потеряет не только свободу — а на каторгу предателя отправлять нужно будет всенепременно, но и жилье как у господ почти, и возможность получить помощь медицинскую при болезни, и детей лишит шанса подучить знания и высокооплачиваемую профессию. Ну думаю, что таких идиотов много найдется.

— Одного достаточно будет, — недовольно пробурчал Александр Христофорович.

— А вот это будет уже вашей заботой, придется вам, точнее людям вашим, еще раз всех рабочих проверить, бунтовщиков потенциальных и излишне до богатства завистливых с завода заранее убрать. Но я пока даже не об этом говорю: как только Александр Христофорович скажет, что рабочие готовы за Россию и царя постоять, предательство изначально отвергая, то через пару месяцев будет завод выделывать не шесть миллионов пудов чугуна, а всего один — и в дополнение к нему пять миллионов пудов стали, которая нынче идет уже до рубля, а то и до двух ха пуд. С теми же почти затратами на выплаты рабочим.

— Вас послушать, Александр Васильевич, — с недоверчивой улыбкой произнес Канкрин, — так выходит, что мы многие годы просто наклоняться ленились чтобы с земли миллионы многие поднять.

— Вовсе нет, Егор Францевич. Многие годы наука еще не знала, как с земли миллионы поднимать, А когда наука до этого дошла… просто не сразу и не у всех людей знания эти появляются, а без знаний как догадаться-то, где денежки лежат? Тут думать долго нужно…

— А мы, по вашему мнению, думать уже и не способны, — Егор Францевич решил обидеться.