Идальго
Шрифт:
— Подробности… а давайте вы их мне потом… просто покажите.
— Хорошо, но получится это, я думаю, только через год: раньше просто металла в количествах, для показа нужных, не успеют выделать. Вы годик потерпите?
Николай молча кивнул и про прочие мои хотелки расспрашивать уже не стал. Наверное, не захотел опять услышать такой же «уклончивый ответ»…
Глава 16
Нынешний мир отличался от того, в котором я родился, очень многим, но главным отличием была его «неторопливость». А куда торопиться-то тут было? Если между столицами при самой острой необходимости новости шли дня четыре, а на поездку в деревню за тридцать верст тратилось два дня (мой случай — особый, его можно вообще не учитывать), то стараться что-то сделать
Ну а так как календарь листочки свои перекидывает невзирая на то, как там какие-то людишки суетятся (или не суетятся) и мне стало ясно, что трактор ну никак раньше середины лета не появится, то пришлось прибегнуть к откровенному читерству. Слава богу, что командир стоящего в Петербурге артиллерийского полка лично присутствовал на открытии двойственного храма, и мне даже особо договариваться с ним не пришлось: когда я изложил ему свою проблему… точнее, я даже до конца ее изложить не успел, а он уже предложил свою помощь.
В результате на пахоту в Лепсарь прибыли восемнадцать пар першеронов, которые обычно пушки по российским дорогам таскали. Причем восемнадцать лишь потому, что на Ижорском заводе мне больше плугов изготовить не успели. Хороших таких плугов, трехкорпусных, с поворотными лемехами — то есть они землю переворачивали в нужную сторону при любом направлении движения трактора по полю. Но так как трактора еще не было, плуги по полю таскали пары першеронов…
Хорошо так таскали: за десять дней было ими вспахано примерно двести двадцать гектаров полей. Еще гектаров сорок успели вспахать местные мужики: для них я на заводе заказал плуги попроще, однолемешные и без поворотного лемеха, а в качестве тягловой машины я им просто купил десяток обычных лошадей. Но не крестьянских саврасок, на которых даже дунуть было страшно, а вполне себе приличных коников, возможно даже битюгов — ну не разбираюсь я в породах тягловой скотины, но лошадки были большие. И — довольно дорогие, но чит есть чит, и я просто потратил в личных целях некоторую сэкономленную при постройке сланцевого завода денежку, ведь Николай сам сказал, что отчета за выданные им суммы не требуется…
Но сеялок у меня было всего пять штук (просто деньги все же закончились и больше их заказать не получилось), так что поля заметной частью засевали мужики «традиционным» способом. Сеялками только восемьдесят гектаров ржи было засеяно, а ячмень и овес местные мужики сеяли «по старинке» — и уже недели через две разница в технологиях стала видна невооруженным взглядом. Что, впрочем, меня вообще пока не волновало.
Но с окончанием сева я артиллерийских лошадок возвращать родной армии не спешил, они еще почти месяц у меня пахали: я подумал, что не просто же так наши предки придумали «четный пар», и могучие коники еще почти четыреста гектаров вспахать успели. Сожрав при этом овса больше, чем его даже чисто теоретически на засеянных полях вырасти могло…
Но лично меня поля беспокоили куда как меньше, чем огороды, а огороды в деревне получились знатные. Я на каждую семью отдельно отвел по полгектара земли именно под огороды, и мужики там корячились с утра и до ночи аж до конца мая. Потому что просто грядки обустроить на половине гектара… Хотя и это вполне возможно: мужиков (то есть «душ мужского пола») в деревне было под полсотни, а вот семей — всего двенадцать. И при такой плотнойсти пейзанского населения огороды можно было вообще лопатой за пару недель поднять, а им их ведь вообще коники вспахали — но без трудностей все же не обошлось. То есть я мужикам трудностей изрядно прибавил, а по ряду причин они даже толком отлынивать не могли.
Ну а «трудность», собственно, была лишь одна: я же приказал им в огородную землю на каждый аршин квадратный добавить ведро торфа — а это получалось на каждый огород по десять тысяч ведер. Ну семь, если дорожки между грядками не удобрять. Очень даже дофига, но никто же мужиков не заставлял торф из болота именно ведрами носить. А если пересчитать столько ведер в телеги, то тоже получается
Ну, я посчитал, что нетрудно, однако мужики, вероятно, считали иначе. И, хотя они действительно вкалывали как папы Карло, огороды они свои засадили хорошо если не две трети — а позже уже стало именно поздно что-либо сажать, хотя торф они таскать и не перестали, в расчете на будущий год, наверное. А детишки (и некоторые бабы, считавшиеся здесь «немощными») все это время лепили кирпичи…
Однако деревеньку-то мне Николай выделил вовсе не для демонстрации достижений сельского хозяйства, а с совершенно другой целью. И, скорее всего, хрен бы я этой цели достиг, если бы не Virgen Maria. А благодаря железяке, меня изрядно похвалившей, мне удалось и сразу пять коровок черно-белых приобрести за вменяемые деньги, и прочей скотинки. Но главное, мне почти все петербургские офицеры (то есть все, с кем я успел лично встретиться) с удовольствием присылали солдатиков для выполнения разных работ, да и сами помощь оказать не брезговали. Например, офицеры артиллерийского полка скатались аж под Псков и пригнали мне оттуда два десятка крестьянских душ мужского пола, причем с семействами.
Из-под Пскова мужиков они пригнали просто потому, что там крепостные буквально за гроши продавались, причем не только обычные мужики лапотные, но и «ценные специалисты». Например, мне достались два семейства «кирпичников» — то есть мужиков, умеющих кирпичи по-настоящему делать. Причем делать именно по-настоящему и по-псковски: кирпич в ямах они обжигали не на угле, а в основном на торфе.
Вот уж воистину: велика Россия, а столицу Петр поставил, выбрав самое паршивое для нее место. То есть с точки зрения стройматериалов: лес вокруг растет дрянной, известняков вообще хрен найдешь — так что пришлось стройки в деревне (силами, понятно, не мужиков, которые в полях спину не разгибали, а солдатиков) вести совсем уж допотопными способами. Про которые мне как раз мужики местные и рассказали. То есть я все же договорился со строителями, которые достраивали мой эллинг, что цемента они и для меня закажут — но его хорошо если на нормальный фундамент планируемого дома хватит, просто потому, что во всей столичной губернии цемент пока делался на крошечном заводике, что, собственно, и стало причиной того, что эллинг прошлой осенью не достроили.
А способ был прост: дети собирали огромными корзинами перловиц… то есть они из постоянно собирали, и обычно кучи раковин где-нибудь возле деревни просто так валялись. А собирали они их для прокорма кур: в каждом доме их по несколько штук держали. И летом, как я понял, их почти не кормили — но именно что «почти»: как раз детишки собирали в соседней речке перловиц и их порубленным мясом кур летом активно подкармливали, а еще раковины толкли и тоже понемногу в мелко нарубленный корм подсыпали. Но за долгие годы раковин набралось довольно много — и вот эти раковины мужики обжигали и получали таким манером известку. Которую смешивали с толченым кирпичом, золой промытой от щелока — и вот эту смесь в качестве цемента и использовали. Вежде использовали, где строились каменные (или кирпичные) здания — вот только в окрестностях таким манером ставились разве что церкви. Но это раньше только церкви, а у меня основная идея была другая. И где-то начиная с середины июня я ее начал воплощать.
Для воплощения я попытался найти в Петербурге какого-нибудь архитектора, но мне с этим не повезло: как только я начал в столице людей расспрашивать, где можно найти недорогого архитектора, ко мне просто приехали три офицера-сапера с ротой солдат и всё, что мне оставалось делать — так это указать им где я собираюсь ставить кирпичное здание и какого оно должно быть размера. А рота солдат — это, вообще-то, дофига народу, а рота солдат-саперов — это дофига очень даже умелого народа. То есть умелого настолько, что за месяц они мне выстроили школьное здание по моему плану: одноэтажный домик двадцать на двенадцать метров, с небольшой двухкомнатной квартиркой для учителя и четырьмя классными комнатами. С помещением для школьной библиотеки, с двумя теплыми сортирами. И даже с отдельной комнаткой-столовой!