Идеальная невеста
Шрифт:
Картер взглянул на него, зло усмехнулся и ответил:
— Я не служу вам… милорд.
Рекса не удивило то, что Картер говорит с ним без всякого уважения.
— Если ты когда-нибудь снова появишься здесь, ты никогда не найдешь себе работу в нашем приходе, даже на один день. И Анна тоже. Ты меня понял?
Картер густо покраснел от гнева.
— Вы, высокородные могущественные лорды, все одинаковы! Вы считаете себя богом, верно? А мы, все остальные люди, для вас беднота и пьяницы, которые ничего не стоят!
— Меня не интересуют твои взгляды на мир. Убирайся из дома леди Херрингтон!
— Я вижу,
Рекс не мог поверить, что Картер оказался таким дерзким и таким глупым, но быстро принял решение подыграть кузнецу.
— Я должен напомнить тебе: занимайся своими делами и не лезь в чужие!
Картер опять зло усмехнулся и ответил:
— С огромной радостью займусь своими делами — если мне заплатят за это.
И Рекс понял, что Картер шантажировал Бланш. Ему стало трудно дышать: так тяжело ему было видеть все это. Но он овладел собой и каким-то образом сумел успокоиться.
— Убирайся отсюда и больше никогда не появляйся здесь! Кроме того, я советую тебе уехать из нашего прихода. Ты добился того, что стал мне врагом, и если не подчинишься, то пожалеешь об этом.
— Я уеду из прихода, но за двести фунтов, — прошипел Картер.
— Сколько денег ты выжал из леди Херрингтон? — с холодной улыбкой спросил Рекс.
— Почему бы вам не спросить ее? — улыбнулся в ответ Картер. — Она заплатила мне столько, что я смогу жить как господин год или два!
Ярость ослепила Рекса. Он схватил Картера за куртку и подтянул его к себе. Костыль был так глубоко в земле, что Рекс не мог упасть, он даже не покачнулся.
— Сколько денег ты взял с нее?
Картер молчал, не решаясь ответить. Рекс заметил страх в его глазах.
— Много — пятьсот фунтов! — наконец ответил Картер.
Рекс разжал руки. Он был в ужасе от того, что Бланш столько вытерпела от этого человека.
— Здесь ты больше ничего не получишь!
Картер поправил на себе куртку и ответил:
— Милорд, я расскажу вашим знатным друзьям, кто у вас в любовницах.
— Рассказывай сколько хочешь! — ответил Рекс и отвернулся от Картера.
Заметив поблизости двух здоровяков-садовников, он жестом подозвал их и приказал:
— Выведите этого человека за ворота!
Картер едва не задохнулся от гнева, когда один садовник схватил его за одну руку, а второй за другую. Кузнец был высокого роста, но худощав и не мог с ними справиться. Рекс смотрел, как эти два силача почти волокли Картера прочь, и на одно мгновение почувствовал бешеную радость. Одну из болезненных язв, губивших жизнь Бланш, он сейчас устранил.
И тут он почувствовал, что Бланш рядом.
Он застыл на месте, а потом медленно повернулся и посмотрел на дом. Его взгляд скользнул по террасе, по окнам первого этажа, потом поднялся выше.
Бланш стояла у одного из окон второго этажа. Рекс увидел ее между двумя шторами цвета слоновой кости. Их взгляды встретились.
Потом шторы зашевелились, и она исчезла.
Бланш в своей спальне медленно подошла к камину. Сэр Рекс только что прогнал из ее дома ужасного кузнеца, которому она каждый день платила за молчание. Это было очевидно. И это было единственным маленьким облегчением в ее
Бланш дрожала, у нее перехватило дыхание от нахлынувших чувств. Она никогда еще не чувствовала такого большого горя и такой невыносимой тоски по близкому человеку. Она всем сердцем любила сэра Рекса и тосковала по нему. Ей достаточно было одного быстрого взгляда, чтобы вспомнить все минуты, которые они провели вместе, его чудесную дружбу, его честность, его заботу и доброту. Но ее чувства были напрасны, потому что к ним примешивался стыд. Ей никогда еще не было так стыдно.
Раздавленная позором и унижением, она закрыла лицо ладонями и рухнула в кресло, стоявшее перед камином. Сэр Рекс видел ее во время припадка сумасшествия! Сэр Рекс знает ужасную правду!
Она действительно сумасшедшая, этого больше нельзя отрицать. С каждым днем ей становится хуже. Она солгала Бесс. На самом деле после каждого припадка она вспоминала еще одну ужасную подробность того дня. Каждое воспоминание было более страшным и жестоким, чем предыдущее. Кажется, каждый следующий припадок был дольше, чем предыдущий. И каждый раз, когда она уходила в прошлое и становилась девочкой, потерявшейся среди бунтующей толпы, связь с настоящим, кажется, была более тонкой и хрупкой. Та часть ее сознания, которая всегда знала, что она взрослая женщина и находится в Херрингтон-Холл, становилась все слабее, а ребенок все сильнее. Бланш задавала себе вопрос: не случится ли однажды так, что взрослая часть ее сознания полностью исчезнет и она станет испуганным плачущим ребенком — той девочкой, чьи ладони и одежда были испачканы кровью ее матери.
«Я сумасшедшая, — с отчаянием подумала она. — Сумасшедшая, которая носит в утробе дитя сэра Рекса».
Бланш поняла, что уже давно должна была признать то, что допускала лишь как возможность.
Вряд ли ее существование когда-нибудь снова станет хотя бы похоже на нормальную жизнь. А в таком случае как она сможет стать матерью для этого пока не родившегося ребенка, когда он появится на свет? Вдруг у нее начнется припадок, когда малыш будет у нее на руках? Бланш вздрогнула от мысли, что в таком случае может нечаянно убить своего младенца. Что, если через несколько лет ее маленький ребенок увидит, как его мать корчится, вопит и плачет в минуту безумия? И самое худшее: вдруг она однажды уйдет в прошлое и не вернется назад? Кто тогда будет заботиться о ребенке? Дэшвуд?
Бланш истерически захохотала, а потом заплакала, не сдерживая слезы. Она заранее оплакивала своего сына или дочь. Ее ребенок не должен иметь такую сумасшедшую мать, как она. Он достоин гораздо большего. А Дэшвуд будет ужасным отцом. О чем она думала, когда собиралась за него замуж?
Уезжая от сэра Рекса, она надеялась, что, расставшись с ним, сможет вести такую жизнь, при которой припадков больше не будет. Но ей не хватило сил, чтобы не подпускать к себе безумие. Она старалась жить спокойно, без чувств, но не смогла. Ни тишины, ни душевного покоя не было. Вместо них начались напряжение, которому не было конца, непрерывный страх и минуты безумия. Ее жизнь стала невыносимой. И что было еще хуже, теперь, когда она осознала правду о себе, у нее больше не осталось надежды.