Идеальная секретарша
Шрифт:
«Девушка с фантазией» Клементия засела на угнанном час назад автомобиле марки «Запорожец» чуть ли не под самое днище. Она не могла ни вылезти из машины, чтобы просить кого-то о помощи, ни просто открыть дверь. Ну и дела, опечалилась она, как это она не разобрала в темноте, что свернула не на блестящую дорогу, а прямо в торфянник. Как выбираться теперь отсюда, она решительно не могла придумать. Как? Вот с этим вопросом она и встретила утро.
Был легкий туман, довольно прохладно, и с дороги машина пока не просматривалась, потому что не просматривалась и сама дорога. Вот именно, пока, взгрустнула Клементия, а что будет потом, когда туман ляжет на землю? Вот когда ляжет, тогда и буду думать, решила она. Действительно, не лезть же ей в своих не самых худших кроссовках в эту коричневую жижу. И как это ее угораздило – слепую курицу – не увидеть, куда она едет? Она еще раз поругала себя, припомнив все прежние досадные ошибки, и печально вздохнула. Она поджала ноги, накрыла их полой своего джемпера и пожалела о том, что пришлось оставить на даче плащ. Плащ был почти новый, она проносила его всего один сезон, и Клементия опять глубоко вздохнула. Хорошо хоть сумку догадалась сунуть под джемпер, а то бы жалела и о ней. Ей хотелось спать, она зевнула, но больше всего хотелось пить и есть. Она взглянула на часы – они давно остановились, показывая половину первого… Интересный момент, вздохнула Клементия.
Но интереснее было совсем другое: что же случилось там наверху, и почему Анна не дождалась ее и сама предприняла попытку бежать? И удалось ли ей скрыться? И как смогла эта мадам – с такими странными волосами – так быстро завести машину? А где она взяла ключи? У самой Клементии мысль воспользоваться чужой машиной потому и возникла, что ключи торчали в замке зажигания. Они будто приглашали ее сесть и ехать. Она так и сделала. Ну не ждать же, когда эти мордовороты с дачи придут за ней? Но то, что ей пришлось так поступить, она не раскаивалась, а что же ей оставалось
На этот «драндулет» Клементия обратила внимание еще вечером, когда они подъехали к тому вагончику с буквами С и М. Но где же был сам «комиссар»? И тут она чуть не заплакала, какая же она дура! Ведь она должна была идти вправо вдоль забора, а она побежала влево. Ведь когда они вечером подъехали, то вагончик был слева, а когда она выбежала из ворот, то он должен быть уже справа! И она заплакала. Вот и сиди теперь в болоте – заслужила. Клементия вспомнила, что еще в школе – во время соревнований по ориентированию – она залезла в такую глубь леса, что ее потом искали всей школой. И потому тогда с нею так случилось, что перепутала она понятие «право» и «лево», когда выслушивала инструктора и рассматривала карту. Да она до сих пор теряется, когда ей вдруг говорят про это «лево-право». Она даже незаметно правую руку – как когда-то на уроке – поднимает, чтобы напомнить себе, какая же сторона правая, а какая левая. Ничего страшного, говорила ей когда-то мама, такие странности есть у многих мужчин, у женщин, правда, это редкость.
Стало еще прохладней, а туман – белым покрывалом – опустился еще ниже. Потянув сумку на себя и расстегнув молнию, Клементия пошарила внутри и извлекла половинку печенья и недочитанную книгу. Было еще не совсем время для чтения – не очень светло, но не сидеть же ей без дела в ожидании комиссара?
И Клементия без всякой охоты раскрыла книгу.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Надо собираться…
Комната, в которой я прожила в Москве это время, похожа сейчас на склад – все упаковано, сдвинуто в угол и ждет своего часа, чтобы отправиться вместе со мной на новое место. У меня не так уж много вещей – все старое и ненужное я отдала квартирной хозяйке. Какая жизнь ожидает меня в Риге? Буду ли я вспоминать свою московскую – такую неудачную? Телефонный звонок заставил меня опять ее вспомнить.
– Я сейчас к тебе приеду. – Голос у него уставший и безразличный.
Через час он уже сидит у меня на кухне и пьет чай с ватрушкой. Он вяло жует, творог сыплется ему в чай, но он этого как-будто и не замечает.
– Так что у тебя случилось на этот раз? – Спрашиваю я и почти угадываю его ответ.
– Она ушла.
– Так верни. У тебя масса возможностей. Так, кажется, ты хвастался не так давно? – Говорю я ему как можно равнодушнее. – Купи ей что-нибудь очень дорогое. Подари, в конце концов, ей одну из твоих машин. – Когда я говорю эту фразу, то чувствую себя в роли мудрой тетушки непутевого племянника. – Повези ее на Средиземное море, у тебя же куча денег, что ты их жалеешь? Ты ведь говорил мне, что посвятишь жизнь молодой и красивой. Так посвящай. Или ты думаешь, что молодая и красивая будет любить тебя за так? Нет, мой дорогой, это старая и ободранная кошка любила тебя за так. А благосклонность молодой ты будешь покупать. Один покупает женщину комплиментами, которые называются лестью, другой – деньгами, подарками. Вернется она, куда ж ей деться, вернется, когда нагуляется…
При последних словах он дергается и роняет на пол недоеденную ватрушку. Поднимая ее, он проливает на стол чай, и чай светлой струйкой сбегает ему на брюки. Но он этого, кажется, и не замечает.
– Да, хочу тебя еще огорчить. Рядом с такой молодой девочкой, коей является твоя жена, тебе придется играть одну и ту же роль. Кстати, не всегда она будет тебе нравиться, однако другой тебе не предвидится.
– Что еще за роль? – Спрашивает он несколько озадаченно.
– Роль? Она известна. Это роль молодого, красивого, преуспевающего и счастливого. Всегда жизнерадостного и бодрого.
– Что ж в этом плохого?
Но я не отвечаю на его вопрос и продолжаю в том же темпе.
– Вот последнее – бодр всегда – начнет тебе очень скоро обременять. Но лет 10–15 ты просто будешь обязан казаться именно таким. Ты не будешь иметь право на болезни, стоны, нытье и уныние. Ты вообще не должен рассчитывать на чью-то жалость или сострадание.
– Ну что же она – монстр какой-то, она хорошая и… – Он не может сразу подобрать еще одно подходящее слово и только машет рукой, дескать, ничего я не понимаю, до чего она хорошая. Но я понимаю.
– Да совсем не потому, что она жалеть и сострадать не может – может, но…. Вы как два спортсмена, занимающихся разными видами спорта. Вернее, вы – герои разных поколений. Ты ей – про вечер у камина, она – про ночевку у костра. И вроде бы вы оба хотите посидеть у огня, но только ты – погреться, а она – увидеть искры пламени.
– Но я же не старик? У нас разница в возрасте всего-то… двадцать лет. Нет, я не старик. – Говорит он обиженно. – Почему ты меня так представляешь? Да и зачем мне смотреть вперед, я хочу жить сейчас.
– Да кто ж тебе теперь мешает? Я собираю вещи, а ты – вольный казак – делай, что тебе хочется. И никаких тебе наставлений.
– Так ты уезжаешь? – Дрогнувшим голосом говорит он и поднимает, наконец, голову. А я вижу, что он действительно все еще не замечает моих узлов и коробок.
– А кто же меня остановит? Ты что ли? Ты для меня уже прошлое, – говорю я и удивляюсь, что могу так равнодушно и холодно говорить.
– А как же я? – Спрашивает он, каким-то обиженным голосом.
– А почему меня это должно волновать или интересовать? Ты мне кто? Отец родной? Брат? Друг или любовник?
– Но я же… – Бормочет он. – Ты же… – Не находит он слов и замолкает.
– Все-все, мы еще давно обо всем договорились, попрощались, расстались и нечего что-то выяснять.
– Я рассчитывал… – Опять бормочет он, не глядя на меня.
– У меня принципы – не связываться с женатыми мужчинами. Так меня тетя учила.
– Какая тетя… о чем это ты? – опять бормочет он, а я его легонько поднимаю за плечи и ставлю на ноги.
– Разговор окончен. Приношу свои сочувствия, но ничем помочь не могу.
– Но ты же всегда была мне… – Не договаривает он, потому что я начинаю греметь кастрюлей, которую мне принесла хозяйка специально на эти дни до отъезда, и всем своим видом показываю, что сварить сейчас борщ – задача первостепенная.
– Извини, но я не открывала у себя на дому клинику психологической помощи населению. Я не психотерапевт и не специалист по чужим проблемам. – Жестко и категорично объясняю ему и начинаю кромсать ножом капусту. – У меня есть и свои проблемы.
– У тебя проблемы? – Говорит он совершенно изумленно. И эта его фраза меня окончательно выводит из себя, и я просто взрываюсь.
– Да. Есть. А ты что, думал, что у меня только твои проблемы? И что я всю жизнь буду решать только их? Ты будешь жениться, ошибаться, разводиться, жаловаться на своих баб, любовниц, жен, а я буду тебя жалеть и подбирать остатки с барского стола?
Он неуклюже топчется на месте и вертит в руках чайную ложку.
– Свободен. – Говорю я ему совершенно спокойно и буднично и добавляю. – Дверь на выход – прямо и направо. Может вам лифт вызвать? Или проводить до автомобиля?
Он поворачивается, как солдатик, услышавший команду «направо», и молча идет к двери. Я же вслед кричу, – не забудь дверь закрыть поплотнее. – После этого у меня начинают капать слезы. Они капают мне на грудь, на капусту, а я не вытираю их…
На другой день я еду в институт, чтобы встретиться с бывшей коллегой, которая обещала мне помочь поставить некоторые недостающие печати в моих документах. Мы поднимаемся с ней на второй этаж, проходим в канцелярию и там она долго объясняет пожилой сотруднице суть нашей просьбы. Та долго не понимает, но в конце концов соглашается сделать все то, о чем мы просим уже чуть ли не хором. Мы договариваемся с коллегой встретиться через полчаса в институтском кафе, чтобы поболтать напоследок перед моим окончательным отъездом из Москвы. И она убегает по своим делам. Я же поднимаюсь еще на один этаж и прохожу в приемную, где когда-то стоял и мой стол. Мне нужна секретарша Наталья. Сейчас обед – все двери нараспашку, а это значит, что она где-то рядом и вот-вот появится. Дверь в кабинет В. тоже открыта. За дверью – сейф, с распахнутой дверцей, и я вижу даже краешек вишневой кожаной папки фирмы «Boss», которую когда-то я сама ему подарила. Папка лежит на нижней полке под горой каких-то бумаг и книг. В одно мгновенье я решаюсь войти в кабинет. Всего несколько секунд мне хватает, чтобы пересечь три метра – от двери до сейфа – и вернуться обратно. Едва я успеваю прикрыть дверь кабинета и опустить папку в свой пакет, как тут же входит Наталья.
– Какие люди! – Радостно восклицает она и ставит кофейник на стол. – Кофе или чай?
– Нет, Наташа, спасибо, ни того и ни другого, я по делу. Ты выпиши мне из картотеки некоторые телефоны. Я когда-то сама их собирала и думаю, что вправе ими воспользоваться.
– Какие разговоры, я всю вашу картотеку занесла в компьютер и сейчас все распечатаю в один миг, ищите сами, если хотите. – И она подвигает мне кресло перед компьютером. Я быстро отыскиваю нужные мне файлы и печатаю их.
– Спасибо. Мне надо идти.
– Шефу говорить, что вы приходили?
– Не стоит. Он меня уже не помнит. – Отвечаю я и ретируюсь, как можно быстрее.
– Да, сегодня утром заходила наша бывшая сотрудница, ну помните, она у шефа
– Да, кажется ее звали тоже Натальей? – Отлично зная, что это не так, спрашиваю я.
– Нет, вы забыли, ее звали Татьяной, она ушла отсюда со скандалом, а его назвала своим личным врагом. У них была любовная связь, вот она ему тогда и отомстила. За свою отставку. Неужели не помните? Это было года два назад? А может, три… Все тогда так шептались…
– Не помню я все его интрижки. Да и неинтересно мне все уже. Спасибо тебе, Наташа. Так я пошла, меня подруга в кафе уже заждалась..
Когда я приехала домой, то обнаружила совершенно свободную от вещей квартиру, а на столе лежала записка от квартирной хозяйки, в которой она сообщала, что присматривала во время погрузки моих вещей в контейнер. Чуть ниже была приписка от нее же – несколько не очень приятных слов по поводу моего несерьезного отсутствия во время этой погрузки. Как же так, писала она, вы заказываете контейнер, а сами гуляете неизвестно где. Рядом лежала квитанция на отгрузку багажа в Москве и получение его уже в Риге.
Я постояла в полупустой комнате и прошла на кухню – там села у окна и расстегнула папку…
… Рукопись моей первой книги, которую я когда-то отдала В., мои письма, первые экземпляры двух договоров на проведение научно-исследовательских работ по закрытой тематике (они были выполнены еще при мне), несколько гарантийных писем от заказчиков на небольшие (по этим временам) суммы, долговые расписки каких-то неизвестных мне лиц… В маленьком целлофановом пакетике – небольшая глянцевая карточка с названием лондонского банка, видимо, его рекламная визитка, с рядком цифр на обороте – телефоном или может быть, номером какого-то счета, – написанными от руки размашистым почерком… Я повертела в руках эту визитку и хотела выбросить ее в мусорную корзину, но вместо этого нарисовала на ней рожицу, очень похожую на самого В., и положила ее в папку. Были в папке еще какие-то бумажки, но я не стала рассматривать их – ничего значительного – и тут мое внимание привлек ключик. Я вытащила его вместе с той банковской карточкой из пакетика, но сразу не посмотрела на него, а отложила в сторону, теперь же, взяв его в руки, подумала, что это должно быть и есть тот самый ключик от сердца В., и что он, как Кащей Бессмертный, прячет его в сейфе. Ключик, коротенький, но с массивной головкой, был просто очарователен – полированный и золотистый, да еще с фигурными бородками по обе стороны. Каждый из бородков имел сложную конфигурацию… Вот, значит, какой сложный замочек от его сердца. И я засмеялась. Кстати, засмеялась я с какой-то легкостью и явным удовольствием…
Потом я застегнула все кнопочки и задернула с дюжину молний, с удовольствием щелкнула замочком, к которому полагался еще и ключик, висевший сбоку на кожаном шнурке… Ах, какая это фирма «Boss» – все-то она продумала до мелочей в этой деловой вещичке.
В это время зазвонил телефон, я подошла к нему и услышала голос подруги.
– Я долго тебя буду тут ждать? – Рявкнула она, и я вспомнила, что обещала заехать к ней еще раз перед своим отъездом из Москвы. – Учти, – сказала она с некоторой угрозой, – я во второй раз печь пироги не буду.
… Подруга, кстати, на мой вопрос, а не следует ли вернуть бумаги В., ответила коротко: «новые напишет», считая вопрос таким образом вполне исчерпанным. Потом я вытащила из папки ту старую, ставшую уже неактуальной, рукопись – и положила свою новую.
Этим же вечером, возвратившись домой от подруги, и не зная чем себя занять, я стала опять рассматривать содержимое папки, перебирая бумажки и задумываясь – почему он хранил эти бумаги в сейфе? И здесь не могло быть случайностей – этот человек ничего не делал просто так – без цели. И я сделала для себя некоторые открытия… Они не потрясли меня. И как вывод: если у меня наступят черные безденежные дни – я смогу «продать» ему эти бумажки. Правда, еще какое-то время у меня стояла на повестке дня этическая проблема «возвращать-невозвращать», но в конце концов я решила: пусть и от меня ему будет хоть какая-то пакость. Впрочем, это для него такая мелочь, что, скорее всего, он не заметит ее.
На другой день я отвезла тетке в дальнюю деревню эту папку, объясняя, что в ней моя будущая книга – не везти же ее в Ригу, если издаваться она будет все равно в Москве… А на вопрос, можно ли ей, то есть тетке, почитать письма, что в папке, я ответила, да кто ж тебе запретит? Все равно ведь почитаешь и без спроса. Тетка сконфуженно всплеснула ручками, на что я ей заметила: любопытна ты, тетя, сверх меры, я папку на чуток лишь открыла, а ты уж знаешь, что в ней лежит… Тебе б сыщицкой практикой заняться, а ты капусту в огороде выращиваешь. Потом тетка поплакала, провожая меня на автобус, а я уже была мыслями далеко – в Риге…
В Риге у меня все складывалось не так уж и удачно. Вначале были проблемы с оформлением квартиры, но это были мелочи по сравнению с другой проблемой – безработицей. Я прочла целый список должностей, на которые никак – по причине моей русскости – не могла претендовать. Список уже был утвержден в Сейме… Но самое сложное у меня было с другим – с моим кругом общения. Круга этого у меня просто пока не было. Однако через короткое время, я пошла работать в одну из газет, под названием «100 баллов». Газета была слабенькая и паршивенькая, хотя организовывалась она на больших деньгах и с благородными целями – защитить потребителей. Я стала писать о товарах бытовой химии, о каминах и обогревателях. Это было ужасно неинтересно и тоскливо. Редакторшей была очень худая и нудная особа, очень похожая на лошадь, Наталья Максимовна, считающая себя верхом журналистского совершенства. Однако писала она тоскливо и скучно, допуская технические ошибки в своих опусах. Но это не мешало ей назидательно всех поучать и ставить в пример… себя. Я не спорила, но писала все равно по-своему, а в результате – со мной не подписали контракт (кстати, всех остальных журналистов постигла та же участь, но через три-четыре месяца после меня), но зато – благодаря этой газете – я начала обретать знакомства. К той поре относится и мое знакомство с одной интересной и странной женщиной.
Женщину звали…
Клементия с возмущением и досадой захлопнула книжку – последних страниц не было.
Ну, Лилька, оторвала начало – это еще куда ни шло, но оторвать конец – это никуда не годится, и она бросила книжку в сумку. А еще книгами торгует, ей бы в овощном работать – листья у капусты обрывать. Впрочем, книжки в мягких переплетах долго не живут – два-три читателя и вылетели листочки, успокоила себя Клементия и попробовала вылезти из машины, однако с первой попытки ей это не удалось – дверь не открылась. Клементия опустила окно и выглянула. Открыть дверь со стороны водителя было просто невозможно – машина осела именно на этот бок, а открыть дверь мешала маленькая кочка. Однако Клементия – девушка решительная – перелезла на соседнее кресло и без всяких усилий выскочила из машины, правда, угодив при этом, в обширную лужу, наполненную коричневой болотной жижей.
Ах, ее чудной белизны кроссовки и свежевыстираные джинсы… девушка глубоко вздохнула…
Что делать с машиной? Бросить. И она бросила.
Пошарив в сумке, Клементия вытащила тюбик губной помады и щедро накрасила губы.
С чувством исполненного долга она и направилась к дороге.
Глава 43
АННА, суббота, 27 сентября
Проехав несколько километров по кольцевой дороге, Максим съехал на обочину и остановился у придорожного кафе. Невзрачный вагончик на колесах с кривой надписью снаружи – по борту – кафе «Приют», внутри – три столика, накрытых серо-зеленой клеенкой, заспанная худая девица, которая весьма недружелюбно взглянула на своих первых посетителей.
– Чай хотя бы есть, – спросил Максим, видя неприглядную простоту в этом странном и неприветливом заведении у дороги.
– Есть. Кофе тоже. – Она молча кивнула на кофеварку. Кофеварка оказалась хорошей – марки Philips, кофе, как ни странно, тоже неплохим. Подобрела и девица, когда увидела, как щедро расплатился посетитель.
– Может вам и бутербродов с собой завернуть? – Предложила она и выставила на стойку поднос с пакетиками продуктов в герметичной упаковке. – Вам с салями или осетриной?
– И еще с сыром. – Согласилась Анна и добавила, обращаясь к Максиму, – ведь неизвестно, будет ли еще у нас возможность остановиться и перекусить. Да мы и не решили куда ехать.
– Вот сейчас выйдем и решим. Поговорим, и тогда будем знать, что делать дальше.
Они молча выпили по два пластмассовых стаканчика кофе и съели по бутеброду. Также молча вышли из вагончика и сели в машину.
– Ну, так будем говорить или я обо всем должен лишь догадываться?
– Придется, – вздохнула Анна, понимая, что без этого неприятного разговора они не смогут принять какое-то разумное решение.
И она поведала ему свою эпопею, начиная с московского периода – прошедшего – и, заканчивая московским периодом – настоящим. Рассказала она и о звонке Варвары в Эссен, и о том, что именно подруга ее и предупредила о странном интересе Вадима. Потом Анна упомянула о разговоре с одним из бывших коллег – еще по московскому периоду, – работающим в настоящий момент в Кельне и когда-то хорошо знавшим и Вадима, и Анну. Что он ей тогда сообщил? Все тоже, что и Варвара, Вадим болтал насчет каких-то бумаг, связанных с ней, в общем, он ищет Анну. Умолчала она лишь об одном – о самой книге, посчитав, что и этих сведений вполне достаточно, и что вряд ли книга как-то напрямую связана со всем происходящим.
– У меня дополнительный вопрос. Так что же лежало в той папке, и почему за такой долгий срок вы так и не удосужилась приехать к тетке и забрать папку? Ведь вы оставляли там и свою рукопись? Книга не была издана?
– Так получилось, что я стала писать совсем в другом жанре… Да и на другую тему. – Слишком поспешно ответила Анна, и Максим это отметил.
– Это не ответ. Почему вы не захотели издавать ту книгу?
– Вы прямо как следователь с опасным преступником, – грустно улыбнулась Анна, – но мой ответ прост – по прошествии определенного времени я не посчитала нужным ее издавать только лишь потому, что это было повторное – и не самое удачное – изложение все того же периода моей жизни.