Идеальное отражение
Шрифт:
— Проклятье! Но куда? — Синдбад принялся озираться.
— Юго-восток… подальше… чтобы убраться отсюда…
На ноги я смог подняться, а вот дальше сознание начало чудить, и восприятие разбилось на фрагменты: вот дубль лежит на снегу, напоминая разбитое на куски отражение — ноги отдельно, торс и голова отдельно, живота вообще нет, а всё вокруг залито кровью; вот мы тащимся по сугробам, идём торопливо, напрягая последние силы, и ногу мою дёргает болью; а вот мы уже валяемся в ложбине, а над нами, на холмике, возвышается
— Ты их видишь? Видишь? — спрашивает меня Синдбад.
Я хочу ответить: «Да», поскольку импланты позволяют следить за четырьмя праведниками, приближающимися сейчас к телу дубля, но не могу, так как язык меня не слушается.
Я только понимаю, что они нас не видят, и это значит, что среди них нет проводника, и это хорошо. Напрягаюсь до хруста в шее, возвращаю себе контроль над мускулами и киваю, надеясь, что Синдбад это заметил.
Новый провал, и выясняется, что спутник тормошит меня, пытаясь поднять, и бормочет:
— Не спи, замёрзнешь. Сейчас зима, или ты забыл?
— Рыжим море по колено, — отвечаю я и тут прихожу в себя. — Ф-ф-фух…
Реальность бьёт меня по башке не так яростно, как глюки, но тоже весьма ощутимо: глубокая ночь, снег продолжает идти, свистит ветер, и в окрестностях никого нет.
— Мать моя… — шепчу я, обнаруживая, что с момента боя с дублем прошло три часа. — Они ушли?
— Вроде как да. Я хотел бы у тебя уточнить.
— Пойдём, посмотрим, что с ним. — Я поднимаюсь на ноги.
Конечности слушаются меня с трудом, но всё же слушаются, и мысли текут пусть вяло, но связно. Я шагаю неспешно, дышу полной грудью и с каждым вдохом-выходом понемногу прихожу в себя.
Дубль лежит на том же месте, где мы его оставили — два обломка человека… разумного существа, и открытые глаза его смотрят в чёрное небо. Вокруг оставленные праведниками следы — единоверцы некоторое время потоптались тут и ушли восвояси.
На наши отпечатки они то ли не обратили внимания, то ли обрадовались, что Антихрист, умеющий быть одновременно в двух местах, мёртв, и решили не тратить время на преследование его убийц.
— Да, он действительно мёртв, — сказал я, глядя на тело, по всем признакам принадлежащее мне.
Вид его, как ни странно, не вызывал у меня никаких эмоций, ни радости, ни горечи, ни даже изумления, словно внутри всё перегорело. А в ложбине между двумя буграми с неторопливой дрожью угасал, втягивался в землю невидимый в данный момент «Мультипликатор».
Аномалия, похоже, начала «умирать», когда отдал концы дубль.
Неужели она возникла только для того, чтобы породить его?
В момент, когда «Мультипликатор» исчез, снег вокруг тела зашевелился. Мы с Синдбадом одновременно, как по команде сделали шаг назад. Я поднял «мегеру» и только после этого сообразил, что она разряжена.
Из-под белого покрова выбралось нечто, похожее на плоского осьминога размером с ладошку,
— Скорги, — проговорил я. — Что они…
Незавершенный вопрос повис в воздухе — всё и так было ясно.
Составленные из наноботов существа уничтожили труп за каких-то несколько минут и расползлись в стороны. На снегу остался пустой боевой костюм и вся сделанная из пластика снаряга, что не по зубам и не по вкусу тварям Пятизонья. «Шторм» и всё ценное забрали, судя по всему, праведники.
— Кто бы ни создал его, — сказал я, — он замёл следы. Пошли, тут больше нечего делать.
— Пошли, — кивнул Синдбад, и мы развернулись в сторону тамбура.
До Обочины мы добрались, когда местное время подошло к полудню.
— Вот мы практически и дома, — сказал я, когда перед нами оказался КПП. — Эй, хозяева!
— Не ори, не глухие, — ответили мне с ощетинившейся разнообразными стволами вышки, и калитка отошла в сторону.
Мы прошли в «предбанник», и мгновением позже объявился Васька Рупор, как всегда громогласный, болтливый и любопытный. Его, само собой, заинтересовало, почему я с «мегерой», и откуда взялся шрам на моей физиономии, и что лежит в подсумках у Синдбада.
Так что в посёлок мы выбрались слегка разоружёнными и немного оглохшими.
— Теперь куда? — спросил мой спутник.
Дорога от Соснового Бора до Обочины далась нам довольно легко, но бессонница и утомление, оставшиеся от безумной гонки по локациям, сказывались — мы оба еле волокли ноги и ужасно хотели спать.
— Если у тебя нет ничего на продажу, то пойдём в «Пикник», — ответил я. — Немного денег у меня есть, так что на обед, выпивку и сутки беспробудного сна в «Бульба-Хилтоне» должно хватить.
— А нас оттуда не попросят?
— Антипа мёртв, Циклоп — тоже, и значит — всё в порядке.
Народу на самом знаменитом рынке Пятизонья сегодня было немного, и мы добрались до «Пикника», не встретив никого. Я чуть напрягся, когда охранник, тот же самый, что стоял тут во время нашего последнего визита, вперился в нас подозрительным взглядом.
Посопев немного, он всё же отступил в сторону, и мы двинулись по лестнице вниз.
— Едой пахнет, — мечтательно произнёс Синдбад, когда мы переступили порог.
— И прозрачным! — добавил я, уловив в заполнявших «Пикник» ароматах алкогольную нотку.
В баре было довольно пустынно — трое ходоков за одним из столов, Араб на стуле у стойки и группа мрачных наёмников в углу. Кали орудовала за стойкой, как всегда успевая делать чуть ли не дюжину дел одновременно, да ещё и курить, и ругаться при этом.
Завидев нас, она остановилась и упёрла нижнюю пару рук в бока.
— Рад тебя видеть, душа моя, — сказал я, криво ухмыляясь. — Выгонишь или накормишь?