Идеальное подчинение
Шрифт:
— Ш-ш. — Я снова обнимаю ее. Она дрожит, как осиновый лист на ветру. — Нет. Ты знаешь, это неправда. Это был несчастный случай.
— Правда? — Изабелль отпрянула. — Что если я действительно убила его, и просто забыла или что-то такое? Все размыто, это было так давно, и я была так напугана... Но я была рада, когда услышала, что он умер. Только страшный человек будет чувствовать радость!
Ее глаза снова сверкнули от слез.
— Ты была ребенком, — я пытаюсь ее успокоить, — ты испугалась, но не стала бы причинять
И вообще-то ублюдок заслужил это.
— Нет, — всхлипывает Изабелль. — Это неправда, я не могу... Я не могу… — Она задыхается, трясясь. У нее какая-то паническая атака на фоне пережитого страха.
— Изабелль! — Я подхожу и беру ее за руки. — Послушай меня.
Она пытается вырваться, согнувшись пополам и хрипя. Она не слушает, она слишком далеко ушла. Симпатия и понимание не сработает, не в ее паническом состоянии. Только одно вернет ее, прорвется в тот хаос, в котором она утонула.
Ее Мастер.
— Изабелль. — Я понижаю голос, позволяя ей слышать в нем сталь. — Прекрати это прямо сейчас. Это приказ.
Она неподвижна, но поднимает голову. Она все еще паникует, но в ее глазах есть надежда, она ожидает моих последующих слов.
— Хорошая девочка. — Я беру ее подбородок большим и указательным пальцами, поднимая его выше, смотрю ей в глаза. — Теперь дыши для меня. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
Изабелль делает вдох, потом другой.
— Лучше.
Я держу ее в таком положении, пока ее дыхание не становится более равномерным. Ее голубые глаза широко раскрыты и полны слез, она висит на волоске.
Но она держится.
Опять я восхищаюсь ее инстинктами подчинения. Даже сквозь эмоции она хочет угодить мне. Она хочет подчиниться моей воле. Нет. Ей нужно.
Ее взгляд перебегает к кровати.
Я отступаю. Часть меня хочет свернуться с ней на кровати и уложить ее спать в моих руках, но я должен заглушить это желание. Это не то, что ей нужно от меня прямо сейчас.
Ей нужно, чтобы я управлял ею, полностью контролировал. Убрал ее страх и дал то, на чем можно сосредоточиться.
— Сними халат, — приказываю ей.
Изабелль смотрит на меня неуверенно.
— Тебе нужно забыть о том, что только что произошло, — говорю я. — Я обещаю, что в твоей хорошенькой головке не останется места для страха и сомнений, когда ты будешь стонать в экстазе. У меня есть сто способов сделать так, чтобы ты забыла свое собственное имя. Поэтому я прикажу тебе только один раз. Сними. Свой. Халат.
Облегчение вспыхивает на лице Изабелль. Как я и ожидал, она хочет уступить, чтобы не принимать никаких решений сегодня вечером. Забыться.
Она снимает халат и позволяет ему упасть на пол. Затем она распрямляет плечи и поднимает подбородок, но, как хорошая саба, она знает, что нужно опустить
Черт, она такая красивая.
Кровь приливает к моему члену, когда я медленно окидываю взглядом открывшийся вид. Ее золотая кожа по-прежнему влажная после душа, идеальная грудь с уже торчащими сосками. Ее плоский живот переходит к вершине бедер и длинным, стройным ногам.
Я не тороплюсь, любуясь ею, зная, что ожидание уже пробегает по ее телу, прогоняя страх и боль. Я медленно обхожу ее, впитывая каждую деталь, когда ее дыхание ускоряется, но на этот раз не в панике, а в возбуждении.
Я останавливаюсь позади нее, любуясь ее твердым, словно персик, задом. Я скольжу одной рукой по изгибу ее попы, а затем шлепаю.
Изабелль стонет.
— Мне следовало бы тебя хорошенько отшлепать, — бормочу, наклонившись ближе. Я позволяю своим губам пройтись по ее шее, отмечая, как Изабелль задерживает дыхание, а ее соски становятся еще тверже. Все остальное исчезло. Все, что имеет значение — это ее отклик на мои слова и прикосновения. Я хочу испепелить ее потребностью, живущей во мне, подавить все чувства, пока она не будет слышать только мой голос, мои приказы и чувствовать боль собственной плоти.
Я зарываюсь рукой в шелковые волосы и откидываю их на одну сторону, обнажая бледную плоть.
Я облизываю ее горло. Она издает хриплый стон.
Руками двигаюсь к ее передней части, не касаясь ни одной части тела, пока не зажимаю розовый сосок между большим и указательным пальцами.
Стон превращается в хныканье.
— У меня есть зажимы, которые я хотел использовать, — говорю ей, сжимая сильнее. Ее тело дрожит в ответ, и я вижу, как ее обнаженные бедра сжимаются.
Она уже мокрая. Мокрая и готовая для меня.
— Хочешь этого, моя милая? Зажать эти жесткие соски холодной твердой сталью, заставить тебя почувствовать блаженство этой острой боли?
— Да, — шепчет она.
Я сжимаю сильнее, крутя нежную плоть между пальцами, пока Изабелль не начинает визжать. Но я не останавливаюсь, я все время поддерживаю давление. Зажимаю и отпускаю. Снова и снова, пока она не начинает задыхаться, а ноги не становятся неустойчивыми.
— Не двигайся, — строго предупреждаю я. — Оставайся на месте, пока я не скажу, если не хочешь, чтобы я тебя наказал.
Изабелль кивает, пытаясь сохранить равновесие, пока, наконец, я не отпускаю ее. Я поворачиваю ее и наклоняю голову, накрывая ее грудь губами, и мягко облизываю сосок.
На этот раз ее ноги не выдерживают. Она опускается на меня, вздохнув от удовольствия, хватая меня за волосы и прижимая к себе, и издает громкий стон, когда я уделяю внимание другой груди, полизывая и посасывая бугорок.
— Боже, так интенсивно! — вздыхает она. После боли от давления мягкая ласка должна быть восхитительным облегчением.