Идеальное создание
Шрифт:
Их местный врач терялся в догадках. Шейли была абсолютно здорова, ни одна из известных ему болезней не терзала ее тело, однако между тем она просто таяла на глазах, а он ничего не мог поделать. Сама Шейла ничего не говорила о причинах своего недуга. Однако Кити прекрасно понимала, в чем дело. Кукла…она что-то сделала с ее мамой. Выпила жизненную силу. Сломала ее. Черное лицо несло в себе смерть, дыра, готовая затащить в себя любое живое существо. Бездна, вытягивающая жизнь. Кити бессильно наблюдала за тем, как ее мама становится слабее и чахнет с каждым днем.
Когда выпал первый снег, Щейла уже с трудом могла ходить и почти не выходила на улицу.
Кити смотрела,
Зима между тем окончательно вступила в свои права. Улицы были полны снега, ледяной ветер завывал в трубах, дети после школы спешили домой за санками и коньками, их веселые звонкие голоса доносились с улицы до самых сумерек.
Приближалось Рождество.
В Рождественский сочельник в церкви шла служба, на которую Кити наотрез отказалась идти, несмотря на приказания матушек настоятельниц и самого святого отца. Она сказала, что хочет остаться в комнате с мамой. Когда все ушли, Кити зажгла на подоконнике свечи, принесла с кухни пару кусочков рождественского пирога, бокал вина и тарелку с закусками. В вязанный носочек, который она повесила у камина, она положила подарок-аметистовый браслетик, который неделю назад купила в лавке. Она помогла маме дойти до кресла у камина, а сама устроилась рядом, на коврике. Это Рождество они провели вдвоем у огня. Снизу доносились Рождественские песнопения, в окно их комнатки заглядывали ясные зимние звезды, поленья в печи дружелюбно потрескивали, и Шейла впервые за долгое время улыбалась.
Она открыла подарок, сделанный дочерью, и на мгновение ее улыбка стала грустной:
«Бедная моя девочка, мне даже подарить тебе нечего…»
Кити ничего не ответила, лишь покрепче ее обняла.
Это был их последний счастливый вечер вместе. После этого Шейле становилось все хуже и хуже.
Отец Питер постоянно молился, но и его молитвы так и не были услышаны.
В один из холодных январских дней, когда стужа бушевала за окном, Кити прибежала после школы, и как обычно, первым делом направилась к маме, но застала там лишь пустую убранную кровать. Она истошно завизжала тогда… следующие несколько дней превратились для нее в сущий кошмар. Когда через три дня все закончилось, и место на городском кладбище пополнилось еще одной свежей плитой, Кити стала немного приходить в себя.
Отец не давал о себе знать и так и не пришел забрать ее. Теперь она полностью перешла на попечительство отца Питера. Ее жизнь превратилась в череду бессмысленных тусклых дней. Рано утром и после школы она приходила на могилу матушки и довольно долго сидела там, уперев пухлые кулачки в розовые щеки. Она перестала плакать, но боль утраты и тяжесть одиночества оставили на ее прекрасном еще детском личике свои первые уродливые отметины. Так прошел первый год ее жизни при женском монастыре. С наступлением второго отец Питер стал все чаще и чаще предлагать ей постричься в монахини.
– Пойми, дитя мое, - говорил он, - на твою семью
Эти доводы хоть и были весьма убедительными, однако никак не действовали на юную Китти. Дело было в том, что еще в возрасте шести лет она, стоя под старым дубом, пообещала своему другу детства Тедди выйти за него замуж и остаться с ним, пока смерть не разлучит их. Эльфы тогда стали свидетелями их первого детского поцелуя, а затем Тедди вырезал своим перочинным ножиком на дубовой коре сердце и их инициалы. С тех пор прошло много лет, однако мнения своего Китти не переменила, она по-прежнему была влюблена в друга своего детства, они каждый день вместе гуляли после школы, разумеется, к большому неодобрению матушек настоятельниц.
– Ты теперь юная леди, Китти, и мы в ответе за тебя перед твоей покойной матушкой. Поэтому чем быстрее ты примешь постриг, тем будет лучше. Это избавит тебя от ненужных соблазнов.
Разумеется, никакого пострига Китти принимать не собиралась, как и откровенничать с отцом Питером на тему своих сердечных привязанностей. Кроме того, за все эти два года Тедди оставался единственным по-настоящему близким для нее человеком.
Он был чуть старше и теперь, в возрасте восемнадцати лет, отбыл в Дублин на медицинские курсы, твердо решив посвятить всю свою жизнь медицине. Однако каждую неделю от него приходили нежные и трогательные письма, единственное, что согревало Китти в те полные скорби, печали и одиночества дни.
Решив, что хватит предаваться грустным воспоминаниям, Кити принялась за работу.
Мамины старые платья она отвесила в сторону, а рядом разместила свои. Вымыла полы и затопила камин. В комнате стало тепло и уютно.
Перебирая ящики, она нашла мамину шкатулку с украшениями, которую для верности убрала к себе под подушку.
Дон перебрался жить в мастерскую, где и провел все три года. Игрушек он больше не делал. Он занялся мебелью-чинил старую, мастерил новую. Их домик, некогда ломившийся от ребятишек, теперь стоял пустой и угрюмый. Лишь пару раз в неделю к ним заглядывал приказчик из магазинчика мебели-подкидывал Донну работу на недельку. Прислуги они никакой не наняли, поэтому Китти управлялась по дому сама.
С отцом она впервые заговорила лишь спустя неделю после своего возвращения домой. До этого они за обедом и скудным ужином хранили полнейшее молчание. Том обычно сидел, уставившись перед собой. Его серые глаза стали холодными и безжизненными. Его острый колючий взгляд трудно было вынести. На лица навсегда было запечатлено жестоко-хладнокровное выражение, которое почти никогда не менялось. Он не проявлял к сестре ни малейшего интереса и ни разу ни словом не обмолвился о том, где он провел эти два года-но было ясно одно-он почти ничем не похож был на того доброго юного парня, каким все его помнили. Возможно если б не обещание, данное матери, он бы так и оставил Китти на попечении пастора Патрика.
Что до Дона, то, хотя и поговаривали, будто он пьет, он не пил. Он так же сидел в своей мастерской день и ночь, и одному Богу было известно, что он там делает. Он выходил из подвальчика два раза в день-к обеду и ужину. Пару раз на неделе он прогуливался по своим рабочим делам. Том, кажется, не имел постоянной работы. Иногда он уходил рано утром и пропадал до вечера, а иногда и несколько дней кряду, и никто не знал да и не хотел знать, где он проводит время. Правда, со времен выяснилось, что изредка он дает юридические консультации жителям, осмелившимся его потревожить, касательно вопросов наследования и раздела имущества, а так же выплат кредиторам.