Идеальное убийство
Шрифт:
— Прошу прощения! — Молодой человек с тонкими чертами лица, сидевший в одиночестве за соседним столиком, живо повернулся к ним. — Ужасно невежливо с моей стороны вторгаться в разговор, однако все, что вы сказали, верно до последнего слова, и я — живое тому подтверждение. Вы не можете себе представить, до чего мы, врачи, зависим от иллюзий и предубеждений наших пациентов и их близких. Самые элементарные предосторожности приводят их в негодование. Если патологоанатом осмеливается предложить родственникам вскрытие, они с ужасом отвергают его, говоря, что не позволят «резать нашего милого старенького мистера Такого-то», а если диагност просит разрешения в научных целях провести исследование по поводу загадочного заболевания, они решают, что вы намекаете на что-то неприличное.
— Похоже, вы знаете об этом не понаслышке, — сказал человек с моноклем, при этом его лицо выражало искреннюю заинтересованность.
— Это правда, — согласился врач. — Веди я себя как рядовой член общества, а не как пламенный гражданин, мне сейчас не пришлось бы рыскать по городу в поисках новой работы.
Человек с моноклем слабо улыбнулся и окинул взглядом зал небольшого ресторанчика в Сохо. За столиком справа толстяк развлекал двух девушек-хористок; рядом с ним двое пожилых завсегдатаев демонстрировали близкое знакомство с меню «Доброго буржуа», поглощая рубцы по-кански, которые так восхитительно тут готовят, и запивая их шабли-мутонн 1916 года; на другом конце обеденного зала какой-то провинциал и его жена затеяли неприличный скандал с метрдотелем из-за того, что им отказывались подать жареное мясо, к которому они хотели заказать лимонад — для дамы и виски с содовой — для джентльмена; за соседним же столиком статный седовласый землевладелец, утомленный выбором салатов для семейного обеда, рассуждал о правильном соотношении различных пряностей и чеснока.
Старший официант принес блюдо с речной форелью, переложил рыбу на тарелки человека с моноклем и его спутника и удалился, оставив их в уединении, которого неискушенные люди всегда ищут в модных заведениях и никогда не находят здесь.
— Я чувствую себя, — сказал человек с моноклем, — в точности как принц Флоризель из Богемии. Уверен, сэр, что за вашими словами кроется интереснейшая история, и я буду весьма обязан вам, если вы расскажете ее нам. Насколько я могу судить, вы уже закончили ваш ужин, и поэтому, быть может, не станете возражать против того, чтобы пересесть за наш стол и развлечь нас этой историей, пока мы будем есть. Простите мне эту стивенсоновскую манеру — моя заинтересованность происходит совсем из другого источника.
— Да ладно вам, Питер, — улыбнулся его визави. — Мой друг — человек гораздо более рациональный, чем можно судить по его изысканной речи, — добавил он, оборачиваясь к незнакомцу, — и если вы хотите рассказать нам, что лежит у вас на сердце, то можете быть совершенно уверены, что дальше нас эта информация не пойдет.
На лице молодого врача, человека с тонкими чертами лица, появилась улыбка — слегка зловещая.
— Я с удовольствием расскажу вам эту историю, если она не утомит вас. Просто случай из моей практики, не более того.
— Замечательно! — торжествующе воскликнул человек по имени Питер. — Начинайте же! Выпейте чего-нибудь. Горе тому, кто не позволяет себе маленьких слабостей. И, прошу вас, с самого начала. Ум у меня самый тривиальный. Я обожаю мелочи. Детали приводят меня в восторг. Я хочу знать подробности, пусть даже незначительные. Не откажусь ни от одной.
— Что ж, — произнес врач, — если рассказывать с самого начала, то я — врач, и сферой моих научных интересов является такое заболевание, как рак. Как и многие мои коллеги, я хотел заняться этой темой, однако, когда я сдал экзамены, у меня еще не было достаточных средств, чтобы посвятить себя исследовательской работе. Мне пришлось подыскать практику в провинции, но я поддерживал связи с некоторыми медицинскими светилами и надеялся все же вернуться к научной деятельности. Признаюсь, я надеялся получить наследство от своего дядюшки — но пока же решил, что будет полезно приобрести опыт практикующего врача. Расширить кругозор и все такое…
Поэтому, когда
— Как давно это было? — перебил его Питер.
— Три года назад. Правда, я мало чем мог помочь пациентке. Старушке было семьдесят два, и она уже перенесла одну операцию. Хотя, надо сказать, она не сдавалась на милость смертельной болезни, сражалась с ней изо всех сил, да и организм у нее был крепкий. Интеллектом больная не обладала, однако в некоторых вопросах была довольно хорошо осведомлена, упряма и положительно не собиралась умирать.
Жила она со своей племянницей, молоденькой женщиной лет двадцати пяти или около того. Раньше с ней жила компаньонка, пожилая дама была ее преданной подругой еще со школьной скамьи. Когда эта компаньонка скончалась, девушка, единственная родственница, оставила должность медсестры в Королевском госпитале, чтобы присматривать за своей тетушкой. Они обосновались в N примерно за год до того, как я начал там практику. Надеюсь, я пока ясно излагаю?
— Абсолютно. А другая сиделка у нее была?
— Появилась, но не сразу. Поначалу моя пациентка вполне справлялась с повседневными делами: навещала знакомых, делала легкую работу по дому, ухаживала в садике за цветами, вязала, читала, ездила на прогулки — в общем, занималась обычными делами, которыми пожилые дамы заполняют свой досуг. Конечно, временами у нее случались боли, однако квалификации племянницы-медсестры вполне хватало для того, чтобы сделать все необходимое.
— А что собой представляла эта племянница?
— О, очаровательная, образованная, способная девушка, умница, в отличие от своей тетки. Уверенная в себе, хладнокровная и все такое. Современная, одним словом. На такую помощницу всегда можно положиться. Но вот спустя некоторое время опухоль снова стала расти, как это бывает, если ее не обнаружить в самом начале процесса, и больной потребовалась новая операция. К тому времени я жил в N уже около восьми месяцев. Я отвез ее в Лондон, к своему старому профессору сэру Уорбертону Джайлзу, и он сделал ей операцию, которая с технической стороны, прошла успешно. Однако профессор предупредил меня, что опухоль уже захватила один из жизненно важных органов и кончина моей пациентки — только вопрос времени. Сейчас не имеет смысла вдаваться в детали.
Было сделано все, что положено. Я хотел оставить пожилую леди в городе под наблюдением сэра Уорбертона, однако она категорически воспротивилась этому. Она привыкла к сельской жизни и не могла жить нигде, кроме как в своем доме. Мы вернулись в N, и я периодически возил ее на процедуры в близлежащий город, где был превосходный госпиталь. Старушка на удивление быстро оправилась после операции и вполне могла уволить сиделку и продолжать жить, как и раньше, под присмотром племянницы.
— Одну минутку, доктор, — перебил человек по имени Чарльз, — вы сказали, что возили ее в Лондон к сэру Уорбертону Джайлзу и так далее. Полагаю, она была весьма обеспеченной особой?
— О да, довольно богатая дама.
— А вы случайно не знаете, оставила ли она завещание?
— Нет. Кажется, я упомянул ее крайнее отвращение к самой идее смерти. Она всегда отказывалась составлять какое-либо завещание, потому что мысли о нем нагоняли на нее тоску. Как-то раз я попытался заговорить с ней на эту тему — самым невинным образом, это было вскоре после операции, — однако она пришла в такое возбуждение, что было весьма нежелательно для ее состояния. Кроме того, она заявила, и это было вполне справедливо, что в завещании нет нужды. «Ты, моя дорогая, — сказала она племяннице, — моя единственная наследница, и все, чем я владею, однажды перейдет к тебе. Я знаю, что ты не забудешь о моих слугах и моих маленьких благотворительных пожертвованиях». Поэтому я, безусловно, не стал настаивать. — Врач замялся и потер рукой лоб. — Хотя, подождите… припоминаю, кстати — хотя это случилось гораздо позже и не имеет прямого отношения к моей истории…