Идеальные любовники
Шрифт:
– Андрей Александрович, постойте!
«Нервничает? – Он вопросительно посмотрел на нее. – Боится, что после вчерашней неудачи я соскочу? Черт возьми, да точно это она!»
– Я… Я хотела узнать… Узнать насчет еще одной операции…
Андрей неожиданно рассердился:
«За кого она меня принимает? За послушную марионетку, которой можно вертеть как хочется? Почему не скажет просто, что это она переписывалась со мной? Зачем ищет новый предлог для встречи?»
– Конечно, – он изобразил на лице ласково-внимательное выражение. – Вас что-то еще не устраивает?
– Вот здесь, видите? – Гордеева провела пальцами под глазами. – Можно это как-то убрать? Приходится много плакать,
– Значит, хотите еще что-то в себе… улучшить? – Андрей взял ее за подбородок и развернул лицо к свету. – Блефаропластика нижних век… Что ж, на первый взгляд операция вполне возможна. Зайдите в понедельник, назначим день. – Попрощавшись, он вышел из палаты.
Днем его снова вызвал к себе Петров. На этот раз в кабинете директора сидел Полянский. Оба они на разные лады пытались склонить Донского изменить решение касательно операции, он же был непреклонен. В конце концов стареющая звезда вышла из себя – Полянский буйствовал, визжал, грозился, нападал на Андрея с нелепыми обвинениями. Так что, когда удалось под благовидным предлогом сбежать из директорского кабинета, Донской мучился мигренью и думать не желал ни о каких играющих в таинственность актрисах. Тем более что вскоре появилась Валерия в кожаной куртке и темных очках вполлица.
– Я еще работаю. Ты слишком рано. – Он взял ее под локоть и настойчиво повел к маленькой двери в конце кабинета. Лера вошла в процедурную, тяжело опустила сумку на кушетку, скинула куртку и стала расстегивать молнию на платье.
– Ты чего?
– Ну я же должна переодеться. Чтобы «хвост» меня не узнал. – Она, извиваясь, вылезла из узкого платья, нагнулась и стала скатывать с ноги черный блестящий чулок.
– Угомонись! – Андрей услышал какое-то движение в кабинете и сделал шаг к двери, но не успел – в процедурную влетел Пашка.
– Андрей, что у нас в понедель… – Увидев полуголую Леру, он осекся: – Прошу прощения.
Валерия расхохоталась, Пашка пулей вылетел из процедурной, Андрей последовал за ним:
– Я тебе говорил между прочим, стучаться надо.
– Ну ты, брат, вообще… – буркнул Пашка и умчался.
В Москву возвращались вечером в воскресенье. Донской успел сто раз пожалеть о том, что поддался уговорам любовницы и согласился на поездку. Два дня в обществе Валерии не мог скрасить никакой волшебный секс. Мало того что она без умолку болтала, так еще в каждом встречном ей мерещился шпион, подосланный мужем, и Андрей в конце концов всерьез испугался за ее рассудок.
«Ее бы подлечить все-таки немного по части мозгов, – думал он, выруливая с загородного шоссе на МКАД. – А то, чего доброго, от какого-нибудь сильного переживания совсем слетит с катушек».
Высадив Леру, он отправился домой. Галина скупо поинтересовалась, как прошел симпозиум, недоверчиво выслушала его ответ и, поджав губы, удалилась в спальню, сообщив, что ужин ждет его на плите. В прихожей Катерина старательно красила губы перед зеркалом, собираясь на концерт какой-то рок-группы.
– Ты не слишком раскрасилась? – Донской чмокнул дочь в макушку. – Тебе этот цвет не очень идет.
Та, выскакивая за дверь, бросила:
– Тебе-то какое дело!
Донской долго пил чай. Он не хотел признаваться самому себе, что соскучился по запискам Nizы, не хотел думать о Гордеевой и специально медлил. Но вот Милорд, поворчав, отправился в спальню, на свое законное место в мягком кресле, а Донской прошел в кабинет.
Он включил только настольную лампу, высветившую желтый круг с пепельницей посередине. Экран компьютера таинственно мерцал, приглашая погрузиться в другую жизнь, где действуют совсем иные, отличные от устоявшихся законы и правила. Донской не
«Вот вопрос: чем вызвана, к примеру, жестокость любящих, беспрестанно мучающих друг друга вспышками ревности, гнусными подозрениями, отвратительными уличениями и так далее, и тому подобное? Эгоизм ли это? Или присущая некоторым человеческим индивидам страсть к саморазрушению? «Цыганская страсть разлуки»! Я снова задалась этим вопросом, уже будучи давно взрослым человеком.
Еще вчера я договаривалась с дилером о личной для меня сборке «Мерседеса». «Мерседес», как первая любовь, никогда не ржавеет. Я считаю, гелентваген мне к лицу. Он мне идет, как Марлен Дитрих ее неизменный смокинг. Я сама на него заработала. Весьма возможно, что это не повод для гордости и даже попахивает претящим мне феминизмом. Особенно если учесть, что я не состоялась как жена, как мать, однако… Я отклонилась от темы.
Итак, о жестокости, друзья мои. О самом естественном, самом первородном человеческом проявлении. Совсем недавно я столкнулась с нею, и не где-нибудь, а в стенах дорогой респектабельной клиники. На следующий день после того, как лебезил передо мной представитель «Мерседеса», другой человек, врач той самой клиники, кинул мне не глядя: «Зайдите в понедельник!»
Мне стало обидно до слез. Зачем же так надменно, не поворачивая головы, словно я – не состоявшаяся личность, а некая бедная родственница, приехавшая погостить из Иркутска? Впрочем, я со своими родственниками так не разговариваю. Даже с бедными. А теперь этот человек отнял у меня надежду думать, что он добрый, великодушный, милосердный. Впрочем, его грубость по отношению ко мне была сродни детской жестокости. То есть он не был в ней виноват. В конце концов, даже самый лучший врач не в состоянии одарить участием и благородством всех своих пациентов. Не может же он каждый раз проникаться, выжимая душу насухо. «Зайдите в понедельник!» Милосердия, Господи, милосердия…»
Сомнений больше не было – это она, Нина Гордеева. Впечатленный открытием, Донской вскочил, залпом опрокинул полстакана коньяка и принялся мерить шагами комнату. Привлеченная шумом, в кабинет заглянула Галина, уже переодевшаяся ко сну в тонкую ночную рубашку.
– Ты что это? Неужели симпозиум так тебя удивил?
– А? Да, было много интересных докладчиков.
– Мм… Наверное, это один из них перепачкал всю твою рубашку губной помадой?
– Галя, ну что ты начинаешь, – раздраженно буркнул Андрей. – Что за манера выяснять отношения на ночь глядя.
– Я не собираюсь ничего выяснять, все давно уже выяснено. Просто мне кажется, нам с тобой лучше развестись. Катя уже взрослая, она поймет…
– О господи! – Донской подошел к бару и плеснул в стакан коньяка. – Это обязательно обсуждать сейчас? Честное слово, Галь, я очень устал!
Жена с сожалением посмотрела на него и, вздохнув, вышла из кабинета.
Донской не воспринял ее слова всерьез. За долгие годы брака она не раз заводила речь о разводе, устав от его вечной занятости, издерганности, сменяющихся пассий. Он давно уже сжился с легким чувством вины перед супругой. Впрочем, все можно объяснить: женился он молодым, ничего не знающим о жизни влюбленным болваном, а через полгода почувствовал первые приступы невыносимой скуки и отвращения к совместному быту. Только вот менять что-то было поздно – до Катькиного рождения оставалось меньше двух месяцев. С годами все как-то устоялось, Андрей не считал свой брак особенно неудачным и не горел желанием что-то менять.