Идеальный Дворецкий
Шрифт:
Я кивнула своим мыслям и вернулась к завтраку.
— Сама с собой разговариваешь? — Дворецкий уже ждал приглашения присесть за стол, стоя над головой.
— Иногда полезно с умным человеком пообщаться, — и кивнула на стул — присаживайся.
— Зачем ты мне написала?
— Знаешь, как в истории: ложечка нашлась, а осадочек остался. Желаю, чтобы и осадочек исчез совсем. Как спалось?
Да какого черта?! Зачем спросила? Зачем спровоцировала? Оно мне надо было?!
— Если я правильно понял, семейство Мазур решило уйти в подполье?
Я
— Глупо получилось. Комедия ситуаций. Или трагедия. С другой стороны, нам же лучше. Теперь плохие дяди будут охотиться на меня. Васю оставят в покое.
— Разумно. Идем?
— Куда?
Дворецкий поднялся, ну, и я вместе с ним.
— Туда, где нас ждут архитектурные изыски.
Намек понят, координаты заданы. Полный вперед!
До нового ухоженного сада можно было дойти несколькими путями. Мы выбрали окольные. Шли медленно, изображая увлеченную беседу: об истории местности, о прочитанных недавно книгах, о неудачной системе национального медицинского обслуживания. Останавливались передохнуть в тени крытой галереи, нюхали цветы, подбирали уцелевшие ракушки.
— И куда это вы намылились без меня? — Василиса преградила путь, сложив руки на груди.
Дворецкий отвел глаза, в то время, как я пыталась высмотреть в выраженном на лице девушки негодовании нечто большее.
— Я все знаю, Катя, — Василиса махнула рукой и сменила позу на более расслабленную, — папа расстроился, но дела важнее сердечных привязанностей…
И вот пойди теперь пойми, какие сердечные привязанности Василиса и Мазур-старший имели в виду, и от чего расстроился — от того, что пришлось уехать, или от того, что пришлось вправить мозги?
— Куда нам идти? — Вася вклинилась между нами и взяла под белы ручки.
Антон молча кивнул на арку. Мы прошли по ведущей во внутренний сад дорожке и остановились на перепутье: назад — выход к поселку, налево — круглый столик и каменные скамейки, прямо — стена, увитая плющом и диким виноградом, справа — две овальные ниши со статуями мальчиков и дельфинчиков.
— Если бы мама это увидела — прибила бы оформителя на месте. — Вася кривилась.
Могу дать голову на отсечение, когда выбирались эти изваяния, Олеси рядом не было.
Дворецкий освободился из захвата и прошел вперед, к стене, завитой зеленью. А я побрела к морским обелискам.
Позабытый недуг напомнил о себе резким уколом в ладонь. Недавние порезы внезапно закровоточили.
— Какого лешего?! — Я пыталась остановить кровь. Боль резала руку от запястья до локтя.
Перепуганные спутники мигом подскочили ко мне.
— Ах, ты ж зараза! — Дворецкий схватился за скулу, которую совсем недавно я лечила перекисью водорода. Отнял руку от лица — на щеке остался кровавый след пальцев.
— У вас все в порядке? — Послышалось из арки на иностранном языке.
— Да, Генрих, все окей, — Василиса первая узнала голос.
И первая услышала шепот Антона:
— Убери его отсюда…
— Нам надо поговорить, Василиса, — вновь послышался голос.
И
Я сидела на корточках, пытаясь перекрыть крови доступ к открытой ране. Рука уже почти не болела, но страх в антисанитарных условиях заработать заражение заставлял трястись поджилки.
— Прошло? — Уточнил Дворецкий.
— Уже не больно, но кровь пока не останавливается. Нас никто не видел?
Я смотрела на и так чересчур высокого мужчину снизу вверх. Солнце освещало его волосы, создавая из бликов золотой ореол. Дворецкий активно вертел головой, а руки вытирал платком.
— Это место не просматривается даже с башни.
Я кивнула, поднимаясь на ноги. У самых носков босоножек красные пятна крови теряли свою яркость, впитываясь в землю. Рядом упал нечаянно выпавший из рук Антона платок. Пыль и мелкие песчинки тут же прилипли к ткани.
Дворецкий выругался. Да только я не обратила внимания, потому что было на что посмотреть — в арке, что располагалась левее дорожки, по статуе мальчика побежали трещинки, а пространство позади изваяния заиграло радугой.
— Ты это видишь? — Я смотрела, не отрываясь, поэтому попыталась достать Антона рукой, чтобы и он обратил внимание. Ладонь молотила воздух до тех пор, пока Дворецкий не поймал ее.
— Я-то вижу, но и ты рот закрой.
Мы подошли ближе, чтобы увидеть, как от невысокой статуи откалываются и падают крохотные частицы белой краски и улетают в радугу, исчезая за семицветным спектром.
— Что это такое? — Я выпрямила спину и глянула на Антона.
Дворецкий ответить не успел — со стороны выхода на открытую галерею раздались голоса. Кто-то шумно приближался к месту нашей дислокации.
Мельком глянув на искрящуюся радугу, Дворецкий принял решение и, не спрашивая разрешения, приложился к моим губам.
Это нельзя было назвать поцелуем. Это была примочка из сухого колючего валежника. Задним умом я понимала, так мы прикроем проход и спровадим любопытную публику подальше. Но женщина во мне была оскорблена до предела. Стоять так близко и не попробовать поцеловать?! Даже после того, как подставлял и спасал несколько раз? После того, как мы спали вместе?! Ну, не вместе, но в одной комнате! Не попытаться меня соблазнить и доказать, что лучше него не целуется никто?
Я возмущенно пыхтела, но продолжала играть на публику, обвив руками шею и приводя волосы Антона в художественный беспорядок.
А публике всего-то и надо — хлеба и зрелищ. Люди замедлили шаг, снизили тон, и даже, кажется, вышли из галереи раньше, чем планировали.
Дворецкий, наконец, отпустил и я смогла отдышаться. Почему-то было стыдно поднять взгляд.
Радуга продолжала искриться и забирать себе крохотные частицы белой краски.
— Я вернулась! — Сообщила Василиса откуда-то издалека, но сразу вслед за вопросом в галерею влетела и хозяйка звонкого голоса. — Что у вас тут?