Идеальный финал

Печев Сергей Александрович

— Хочу уехать в Лондон — задумчиво произнес Джимми

— Мечта?

— Да — коротко ответил парень, а затем грустно добавил — Несбыточная мечта

— Почему?

— Потому что денег надо много, которых у меня и так нет. У меня даже нет средств, чтобы сделать тебя счастливой

— Ты думаешь, мне нужны деньги, чтобы быть счастливой? Нет. Меня злит такое отношение. И знаешь, я, по всей видимости, — монстр, который ненавидит свою семью. Можно ли так?

— Почему ты их ненавидишь?

— Они никогда не понимали меня. Мама меняла отцов, и эти черные годы длились, как вечность. У них всегда были другие приоритеты: деньги, церковь. А мне хотелось тепла и любви. Даже сейчас мама лезет в мою жизнь. Вечно твердит о том, что мне надо найти богатого, солидного парня. Но я не хочу быть, как она. Мне

нравишься ты, хоть и чудак. Скажи мне честно. Я монстр?

— Нет — тихо ответил Джимми.

Парень ловил мысли внутри своей головы. Ведь, его жизнь и отношения с матерью были похожи на то, что описала Саманта. Вечный круг из стыда и ссор. Да и он, видимо, был всего лишь глупой ошибкой в этой жизни. И дело не в отношении или разговорах. Здесь все намного глубже. Наверное, каждый из нас чувствует любовь в своей груди, но место, где мать должна лелеять ангела на своих руках, уже давно потерянно в оскалах. Из глаз пробивались частички слез, которые Джимми спешил укрыть рукой, чтобы не показать возлюбленной дивный танец химической реакции. Обида сжимала сердце, а в голове, в отдаленной части разума, слышался спор, словно два голоса лаяли друг на друга под осенним листопадом, чтобы ветер закружил их в полете, высыпав на души ливни взаимных обвинений. Джимми обнял девушку. И тот момент, когда в ней соединились все черты любимых, дорогих — кульминация любви.

— А про мечту — начала Саманта — Не отказывайся никогда от нее. Мечта — единственная ценность, которая есть у человека. Я отказалась от многого и теперь жалею. Не бросай ее на растерзание семьи, друзей, знакомых. Просто иди вперед, я знаю, у тебя все получится. Мечта, как хрупкая материя между мирами, храни ее в ладонях. И знай, я верю в тебя, чудак. Я люблю тебя

Джимми посмотрел в красивые глаза, которые пытались укутаться в слезы, и прижал девушку к себе, со всей силы.

— Ты не монстр. Я боюсь представить, если не станет сестры. Эти родственники меня задушат, перекрыв весь кислород

— У тебя есть я

— Да. И мне безумно приятно, что во все эти моменты, когда их упреки переполняют мой разум, ты рядом. Мне так хорошо с тобой. Именно в тебе я могу спрятаться, укрыться от всего гнева, который сносит мне голову

— Хватит о грустном, чудак — Саманта прижалась еще ближе

Молодые люди так и просидели на лавочке под деревом до самого вечера. На улице темнело, стало прохладно, и девушка заторопилась домой. Удивительно, но она даже заставила парня сидеть с ее друзьями на кухне, говорить о чем-то. Джимми лишь кивал головой на все советы и вопросы, зная, что скоро Саманта уедет отсюда в родные края, где они соприкоснутся устами и медленно проживут всю жизнь в радости и счастье.

— Ну что? Не будешь теперь к ним ревновать? — спросила девушка, едва переступив порог собственной комнаты

— К ним? Нет — Джимми поцеловал ее

— Какой фильм посмотрим?

— Фильм?

Джимми нежно начал целовать шею Саманты, медленно укладывая ее на кровать.

— Зачем нам фильм?

Ночь была прекрасной, легкий морозец бил с балкона, словно аромат тех далеких звезд, который ты можешь прочувствовать, лишь закрыв глаза, вдохнув прекрасный воздух, и уйти от мирских желаний. В постели два силуэта дарили друг другу очередную ночь любви. Жаркие стоны, царапины на телах, нежные слова. Это было так великолепно, словно новый рисунок забытых мастеров, где силы брошены не на картину, а внутрь полотна. И наслаждение, что пропитало комнату, так и не утихло до самого рассвета.

Шесть утра показывали электронные цифры на узком табло. Джимми вдыхал никотиновый горький аромат на балконе, а Саманта сидела рядом.

— Знаешь — начал Джимми — Наверное, это полнейшая глупость, но я всегда хотел проснуться на рассвете и увидеть, как солнце покидает горизонт, чтобы в душе все стало хорошо, почувствовать себя нужным и свободным

— А что мешало?

— Не знаю. Просто хотелось увидеть рассвет, чтобы почувствовать величие жизни

— Но сейчас не сможешь, ведь из-за туч солнца не видно

— Но ты рядом со мной, а значит, это самый прекрасный рассвет в моей жизни

— А что для тебя жизнь? Смысл жизни

— Жизнь — это огромный крематорий

— Почему?

— Я постараюсь объяснить. Люди умирают, некоторых закапывают глубоко под черную землю, одев в деревянную пижаму, положив в ненужный ящик. Затем ставят плиту, где, как и всегда, будут врать о том, что человек был лучшим во всем мире. Слезы, минорные ноты, подхватит ветер и унесет в другие берега. Затем будут лететь года, и, одним и тем же числом, к плите будут приходить люди, чтобы пустить иллюзорные слезы и отдать частичку боли, которая с годами забывается. Затем дети или внуки переедут в другие города

и с неумолимым течением времени забудут навсегда об этой плите и об останках, закопанных глубоко в землю, туда, где больше нет жизни. А некоторых везут в крематорий и там сжигают. Все те же слезы и боль, но пепел, оставшийся от не живой плоти после того, как огонь устроил самосуд, спалив все грехи и память человека, небрежно бросят в холодную урну. А эти урны, с красивыми стихами и высказываниями, увезут с собой плачущие люди, чтобы поставить дома на полку и каждое утро просыпаться и видеть абстрактный, иллюзорный, обманчивый силуэт такого доброго и хорошего человека. Время будет идти, но в переездах урну не потеряют, и душа в форме пепла останется навсегда, как памятник света и хороших слов, что когда-либо были сказаны. Именно этот священный сейф будет тяжелой ношей для каждого. А теперь, представь нашу жизнь. И хотя бы на секунду что наша душа — это урна. Все воспоминания — люди. Время — всепоглощающий огонь, который не составляет права на жизнь. Неважно, какие кадры будут сожжены: любовь, потеря, события. Все заканчивается и переходит из красок радости во мрак негатива, от осознания того, что больше не повторится. Время сжигает, оставляя лишь пепел, который отлаживается в урне. Она так же постоянно с тобой, груз печали и тоски. Чем больше воспоминаний, тем больше пепла, и очевидно, все меньше и меньше места в урне, но больше веса. А ведь она стоит на узкой полке, на самом видном месте, но, увы, закрыта — Джимми сделал небольшую паузу — С бегом стрелок циферблата, снежным календарем, который тает с приходом первых лучей солнца, в печали, останавливая не надолго разум, закрываешь глаза и начинаешь вспоминать каждый момент жизни, в итоге, все ближе подбираясь к урне. И каждый фрагмент — это касание стен сосуда. Касания незамедлительно приводит к толчкам, отчего миниатюрный гроб начинает шататься. Естественно чем больше кадров, тем больше размах. Урна начинает кружиться и еле держится на полке. Но мы с тобою люди и не умеем останавливаться в нужный момент. И сосуд срывается. Он летит вниз, так медленно и плавно, его можно еще поймать, но процесс уничтожения уже не остановить, механизм запущен, борьба с системой перестает иметь смысл. Урна ударяется об холодный пол и разлетается на тысячи осколков, и весь пепел становится свободным. Он обволакивает каждую клетку мозга, уходит в уши, в легкие, не дает дышать. Все воспоминания смешиваются в один единый бред, убивая все живое и доброе. И вот эта грань, когда нет настоящего, есть будущее, которое определит твое положение в мире. Сильные люди найдут тысячи осколков и склеят урну, затем, кропотливо, не торопясь будут собирать крупицы черного, как тьма, пепла, найдут, уложат обратно и закупорят крышку. Они научатся на своих ошибках и больше никогда ее не тронут. Слабые будут на грани, руки опустятся, и высота будет манить к себе. Затем только крыша, ночь и тишина. На часах полночь. Подойдя к краю, они посмотрят вниз, пустят слезу, соленный миниатюрный океан сползет по щеке. Сделав шаг, полетят к земле, наслаждаясь иллюзией полета, но это лишь иллюзия, безупречный фокус жизни. Полет, свобода, но куда? В неизведанные просторы, там лишь тишина. Они почувствуют удар о холодную гнилую землю и подарят миру день, где их уже нет.

— Вот за это я тебя и люблю, чудак — Саманта улыбнулась

— Надо ехать за билетом. Жаль, что мой рай окончен

— Ты сам справишься? Я пока до работы доеду, узнаю все

— Что?

— Во сколько мне завтра выходить

Джимми не торопился к вокзалу, по пути он заходил в разные магазины, улавливал на себе отвратительные взгляды общества, чтобы насытиться ими. Всегда больно, когда заканчивается райская дорога наслаждений. Так тяжело хвататься руками за карниз, чтобы не сорваться вниз, не появиться в доме, где каждая минута отдает запахом упреков и ненависти. Джимми хотел побыть еще со своей возлюбленной, но шансов не было. Потерять это мгновение, как получить пулю в свою голову, которая, разламывая кости на мелкие детали, освобождала сотни комплексов и страхов. Щелк. Всего лишь память летает над трупами войны, их стоны и мольбы, но циферблат неподкупен. Он слишком жесток, чтобы выделить вам те минуты блаженства.

Электрички, метро, автобусы. Это так знакомо парню, казалось, уже стало родным и привычным. В каждом километре, что сжигали тяжелые колеса, Джимми чувствовал частички той любви, которая невиданным фениксом взлетала к небу, чтобы сгореть дотла, но возродиться вновь, не показав секундный момент пропажи. На улице было мерзко и сыро, но молодой человек наслаждался каплями влаги, застывшими в воздухе, словно новая жертва паука путается в его кружевах, ожидая лишь смертного мига. И от него не убежать. Она будет поглощена, как и эти капли доброты и людской злобы. Вскоре, Джимми добрался до вокзала.

В здании было тепло. Электронный голос оператора диктовал станции, пути отправления, время. Казалось, в нем нет жизни. Словно с другой стороны микрофона нет души, лишь электронные волны голоса, которые остались еще с восьмидесятых годов. А значит, смерть транслировала свое дыхание в каждую голову этих роботов, программируя их на самоуничтожение, растянутое на долгие годы вперед. Очередь к кассам тянулась чуть ли не от самых дверей. Все так стремятся уехать от душного мегаполиса, пропитанного ароматными симфониями лета. Джимми занял место в очереди, улавливая музыку, которая лилась из наушников, облагораживая такой мерзкий момент. В голову влетали мысли, как капли крови попадают в шприц, наполняя его красным цветом.