Идеальный парень

Холл Алексис

Примерно через две десятых секунды выражение его лица изменилось – оно стало почти счастливым.

– Можно?

– Да. И… – боже, почему я всегда веду себя как неблагодарная скотина? – извини, спасибо.

– У тебя есть какие-то ограничения в еде?

– Нет. Я ем все. Что съедобно. Абсолютно все.

– И… – Он замялся. А затем сделал вид, будто ничего не произошло. – Будем что-то пить?

Мое сердце всколыхнулось, как выброшенная на берег полумертвая рыба. Это происходило каждый раз, когда разговор так или иначе затрагивал грехи,

в которых меня обвиняли все эти годы.

– Знаю, у тебя нет оснований мне верить, но я не алкоголик. Не секс-маньяк. И не наркоман.

Повисла долгая пауза. Я смотрел на ослепительно-белую скатерть и думал о том, как мне хочется умереть.

– Что ж, – сказал, наконец, Оливер, – одно основание у меня все-таки есть.

В идеальном мире я отреагировал бы на его слова с леденящим душу достоинством. Но в своем реальном мире я лишь бросил на него угрюмый взгляд.

– Это какое?

– Ты попытался убедить меня в обратном. Значит, будем пить?

Внутри у меня как будто образовалась ужасающая пустота. И я не мог понять почему.

– Может, лучше не будем? Если ты не возражаешь? У меня нет проблем с алкоголем по медицинским соображениям. Но когда я выпью, начинаю вести себя как идиот.

– Я знаю.

Подумать только, я начал потихоньку проникаться к нему симпатией. Хоть это и было мне совсем не нужно, главное – внушить ему, что он мне нравится, и продержаться до того момента, когда угроза увольнения исчезнет. Это мне было по плечу. Я знал, что справлюсь. Я умел очаровывать. Это у меня в крови. Ведь я на четверть ирландец, на четверть француз. Сложно представить себе более чарующий коктейль.

Официант вернулся, и Оливер сделал заказ, пока я молча сидел с мрачным видом. Все казалось мне немного странным, и невозможно было понять, насколько сильно меня унижала эта ситуация. Но я точно не хотел, чтобы нечто подобное повторялось регулярно. А с другой стороны, какая-то частичка меня, та, что изнывала от страшного одиночества, даже радовалась, что кто-то публично заявляет на меня свои права. Особенно если этим кем-то был такой парень, как Оливер Блэквуд. Я чувствовал, что еще немного, и все это может вылиться в нечто серьезное.

– Ты уж прости, что обращаю на это внимание, – сказал я, когда официант удалился, – но ты так нахваливал сэндвич с рыбой, а сам себе его не заказал.

– Да, это так. – К своему удивлению, я заметил, как уши Оливера слегка порозовели. – Я вегетарианец.

– Откуда же ты тогда знаешь, что здесь волшебно готовят угря?

– Раньше я ел мясо, и он мне понравился. Но недавно понял, что не могу себе больше этого позволять по этическим соображениям.

– Но ты с удовольствием пришел сюда и, словно какой-нибудь садист, готов смотреть на то, как я буду поглощать куски, отрезанные от тела убитого животного?

Он заморгал.

– Честно говоря, я не думал об этом в таком ключе. Мне хотелось, чтобы ты насладился вкусной едой. Я никогда не пытаюсь внушать своих принципов людям, явно их не разделяющим.

Мне показалось

или он пытался сказать нечто вроде: «Мне кажется, ты ведешь себя неэтично, но другого я от тебя и не ожидал»? Как взрослый человек, желающий во что бы то ни стало сохранить работу, я должен был бы пропустить это мимо ушей.

– Спасибо. Обожаю, когда обед подается под легким соусом ханжества.

– Ты несправедлив. – Оливер снова завозился на стуле и опять пнул меня ногой. – Ты ведь, возможно, еще больше обиделся бы, если бы я заказал тебе вегетарианские блюда, не поинтересовавшись твоим мнением. И прости, что я все время задеваю тебя, но твои ноги постоянно оказываются не там, где мне кажется.

Я посмотрел на него своим самым злобным взглядом, на какой только был способен.

– Бывает.

После этого наша беседа не просто стихла, ей словно прострелили голову. И я понимал, что нужно срочно приступать к реанимации, но не испытывал ни малейшего желания делать это, да и не знал, что тут можно предпринять.

Поэтому я с хрустом стал вгрызаться в запеченый сколимус с пармезаном, который нам подали (это было довольно вкусно, хотя я понятия не имел, что такое сколимус, но не хотел доставить Оливеру радость и спрашивать его об этом), попутно задаваясь вопросом, что бы я сейчас чувствовал, если бы оказался в компании не такого несносного человека. Тут было мило, уютно, двери были покрашены в яркие цвета, сиденья обиты кожей цвета карамели, и готовили здесь, судя по всему, очень вкусно. В таком ресторане хочется провести юбилей, или отметить какую-нибудь особенную дату, или вернуться, чтобы вспомнить о прекрасном первом свидании, которое здесь когда-то состоялось.

Рыбный сэндвич, когда его подали, оказался одним из самых вкусных блюд, которые мне только доводилось пробовать: между двумя ломтями мягкого маслянистого хлеба из дрожжевого теста лежали кусочки копченого угря, щедро смазанные ядреным хреном и дижонской горчицей, а также колечки маринованного красного лука, достаточно острые, чтобы можно было почувствовать их сквозь насыщенный вкус рыбы. Кажется, я даже застонал от удовольствия.

– Ну ладно, – сказал я, проглотив сэндвич. – Кажется, я слишком быстро его съел. Но он был таким вкусным, что я почти готов был на тебе жениться.

Возможно, я тогда смотрел на мир сквозь очки цвета копченого угря, однако мне показалось, что глаза Оливера засияли каким-то серебристым светом, и его взгляд стал мягче, чем вначале.

– Рад, что тебе понравилось.

– Я готов есть эти сэндвичи каждый день до конца жизни. Как ты мог стать вегетарианцем, раз уж на свете существуют такие вкусные вещи?

– Я… решил, что так будет правильнее.

– Я даже не знаю, похвалить тебя или посочувствовать. Это такая трагедия.

Одно его плечо дернулось, словно он пытался застенчиво пожать им. Снова образовалась пауза, но она уже не была такой неловкой, как прежде. Может, нам еще удастся поладить? И, может, эта мертвая рыба спасет меня?