Идеальный парень
Шрифт:
– Значит… мм… – протянул я, все еще ощущая приятное послевкусие от сэндвича, которое придало мне уверенности, – ты, кажется, упоминал, что работаешь юристом или кем-то в этом роде?
– Да, я барристер.
– И чем занимается… баррист?
– Я… – Носок его ботинка опять стукнул меня по колену. – Боже, прости. Я опять это сделал.
– Кажется, ты пытаешься заигрывать со мной? Поэтому и тычешь меня ногой под столом?
– Что ты, поверь, это абсолютно случайно!
У него был такой смущенный вид, что мне даже стало его жалко.
– У меня просто ноги от
Мы оба уставились на скатерть.
– А давай я сейчас сделаю вот так… – предложил я и перенес ноги вправо.
Он подвинул свои итальянские кожаные ботинки влево.
– А я – вот так…
Пока мы перемещали наши ноги, его лодыжка слегка задела мою. У меня уже так давно не было секса, что в этот момент я едва не грохнулся в обморок. Когда я наконец отвлекся от нашего случайного взаимодействия под столом, то заметил, что он смотрел на меня с хитрой полуулыбкой, как будто мы только что собственноручно (или собственноножно?) смогли уладить глобальный военный конфликт.
Внезапно все происходящее показалось мне не таким и ужасным. Даже вполне сносным, и я поймал себя на мысли, что смогу общаться с парнем, у которого такая улыбка и который купил мне потрясающий сэндвич с угрем, даже если бы у меня не было крайней необходимости в этом.
Вот только для меня это было еще хуже, чем испытывать к нему стойкую антипатию.
Глава 7
– Что… что у тебя за работа? – Мой голос был нежным, как чашка гранолы.
– Ах да. Так вот, я, – на этот раз его ботинок лишь слегка задел мой, когда его нога снова заерзала под столом, – я специализируюсь на уголовно-правовой защите. И ты можешь сразу задать его.
– Что задать?
– Вопрос, который задают все, когда узнают, что я работаю защитником по уголовным делам.
Мне стало не по себе, возникло такое чувство, словно я сейчас провалюсь на экзамене. В приступе паники я выпалил первое, что пришло мне на ум:
– Ты когда-нибудь занимался сексом в парике?
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Нет, потому что эти парики очень дорогие, очень неудобные, и к тому же я должен носить свой парик на работе.
– Ой. – Я попытался придумать другой вопрос. Но в голове крутилось только: «А ты занимался сексом в своей мантии?», но этот вопрос был ничуть не лучше предыдущего.
– Обычно люди спрашивают меня, – продолжил он, словно был единственным актером в пьесе, который выучил свою роль, – как я живу после того, как отпускаю на свободу насильников и убийц.
– Вот это хороший вопрос.
– Мне ответить на него?
– Судя по всему, тебе не хочется этого делать.
– Дело не в том, чего я хочу. – Он сжал челюсти. – А в том, не сочтешь ли ты меня беспринципным стяжателем, если я не стану тебе отвечать.
Я сильно сомневался, чтобы его – или кого-либо еще – особенно волновало мое мнение: хорошее, плохое
– Думаю, тебе все-таки лучше ответить.
– Если кратко, то система судопроизводства далека от совершенства, но ничего другого у нас нет. Исходя из статистики, большинство людей, которых я защищаю в суде, действительно виновны, так как полиция в общем-то неплохо справляется со своей работой. Но даже преступники имеют право на добросовестную защиту в суде. И я… я являюсь ярым сторонником этого принципа.
К счастью, во время этого монолога, которому не хватало только волнующей музыки фоном, чтобы подчеркнуть весь его драматизм, мне подали великолепный пирог. Говядина в его начинке буквально таяла во рту, а корочка из теста была совсем тонкой и хрустящей.
– Ого… – Я оторвался от пирога и встретился с невероятно жестким и холодным взглядом Оливера. – А ты прямо очень яростно защищаешь свою позицию.
– Я просто понял, что важно быть честным с самого начала. Ты должен знать, кто я, чем занимаюсь и каковы мои убеждения.
В эту минуту я заметил, что он почти не притронулся к своей… свекле? Кажется, это была она. Свекла с другими благородными овощами. Руки Оливера лежали на столе и были так крепко сцеплены, что костяшки побелели.
– Оливер, – мягко сказал я, осознав вдруг, что никогда прежде не называл его по имени, и удивился тому, каким сокровенным было его звучание. – Я не считаю тебя плохим человеком. И ты должен понять, что мои слова не стоит принимать близко к сердцу. Достаточно взять любую газету или забить в «Гугле» мое имя, и ты поймешь, что за человек я.
– Я, – он снова смутился, но теперь уже по другой причине, – я знаю про твою репутацию. Но раз уж мы с тобой решили познакомиться, Люсьен, я предпочел бы, чтобы ты сам мне обо всем рассказал.
Черт. Только этого не хватало. Интересно, насколько это сложно: понравиться другому парню так, чтобы он захотел встречаться с тобой хотя бы несколько месяцев, но не позволить отношениям зайти слишком далеко, чтобы потом не сходить с ума, терять сон и не рыдать на полу ванной в три часа утра?
– Так вот, для начала, меня зовут Люк.
– Люк? Как жаль, ведь Люсьен – такое красивое имя.
– Только не выговаривай это имя с английским произношением, как «Лушен».
– Нет, что ты. – Он поморщился. – Тебе больше нравится, как говорят американцы – «Лушан»?
– Нет. Только не это. Моя мать – француженка.
– А, тогда все-таки Люсьен. – Его произношение было идеальным, он даже немного смягчил последний слог, а затем улыбнулся мне – я впервые увидел, как он по-настоящему улыбается, и меня поразило, какой очаровательной была его улыбка. – Vraiment? Vous parlez francais? [18]
18
Ты в самом деле говоришь по-французски? (фр.)