Идентичность Лауры
Шрифт:
— Почему ты так грубо общаешься с Рамзи, Гиг, душка? — начала зачем-то Джесс, обращаясь к Гигу тоном учительницы начальных классов. Зря, потому что он вспыхнул, как ацетат, и пошел черным дымом, который можно руками щупать.
— Слушай, Джесс, а может, мы с ним жить будем? А? Позовем Рамзи к нам? Чего уж. У нас и так компания странненькая. Одним больше, одним меньше. А? Выделим вам комнатку. И заживете. Ты же, Эл, не против? А чего тебе быть против? Ты же у нас как мешок картошки. Куда тебе положат, там и будешь лежать. — Гиг закатил глаза. Любимый его прием на все случаи жизни.
—
— Не то что? Проломишь мне череп?
Джесс открыла было рот. Оба они сидели по сторонам от меня, и я выступал своеобразным буфером. Не будь меня, они бы уже вцепились друг другу в глотки.
— Достала ты меня, Джесс. И твой юнец Рамзи. И вся эта гребаная Азия. С ее гребаными ланкийцами, горами мусора, вонью кисло-сладкой рыбы и сточными канавами. Достал оплот твоей блажи, такой необходимый ангар! — на этих словах он изобразил утонченного художника, манерно заломив руки. — Присказки твои вроде «Гиг, душка». Гребаная Труди достала. Свалившаяся невесть откуда Лаура. И ты, Эл, тоже. Туда же! Достал.
На ходу он выпрыгнул из притормозившего на повороте тук-тука и движениями раненого барса, лавируя между мопедами и разномастными рикшами, ринулся к краю дороги.
— Чего это с ним? — спросила Джесс. Почему-то у меня.
— Не знаю. Думаю, ему не понравилось подозрение, которое я высказал. Хотя это и не подозрение вовсе, а мысль. А может, ему не нравится то, как ты смотришь на Рамзи.
— А как я смотрю на Рамзи?
Светло-желтые глаза Джессики, похожие на волчьи, расширились в искреннем удивлении.
— Как точнее сказать… Сладострастно, что ли.
— Чего? — Джесс прыснула.
— Да. На Гига ты так не смотришь. То есть я ничего не хочу сказать. Ты его, конечно, любишь, но смотришь скорее как на величественного императора. С примесью восхищения, но без страсти.
— Тоже мне, специалист по страсти, — фыркнула Джесс с издевкой.
— Ты спросила. Я ответил.
Тукер поглядывал через плечо, не понимая, ссоримся мы или просто разговариваем.
— Не знаю, как это выглядит со стороны, только я люблю Гига на пределе возможного, — сказала Джесс и отвернулась.
— И зачем вам тогда другие люди?
— Какие другие? — снова повернула она ко мне беспокойную голову. — Вы с Труди, что ли? — Она улыбнулась.
— Другие люди в ваших отношениях, я имею в виду.
— Иногда без других людей все рушится. Они как живительный нектар. Тебе ли не знать. Ты сам появился среди нас по этой причине. А теперь морализируешь. — Джесс неприятно ткнула меня в грудь указательным пальчиком. Твердым, как канцелярское перо.
— Мы с Труди верны друг другу, — ответил я и потер то место, куда она ткнула.
— Тут как посмотреть. — Джесс показала кавычки в воздухе. — Но если тебе так спокойнее… — Она нарочито пожала плечами и опять отвернулась к окну. Провоцировала меня на глупую ревность.
— Из-за ваших игр с открытым браком Санджай пострадал физически, — я выделил голосом слово «ваших».
— То есть ты продолжаешь настаивать, что в смерти Санджая повинен кто-то из нас? Я или Гиг? И все из-за
— Санджай оказался в бухте за лежаками точно по причине этого, — подтвердил я.
— Ты добиваешься того, чтобы я тоже выскочила из тук-тука на ходу вслед за Гигом? Ты скажи, если надо, я сойду.
— Если уж на то пошло, вопрос-то важный. Ведь убил его кто-то, — осторожно начал я. — И с большой вероятностью — кто-то из нас. А мы просто замалчиваем эту тему. Как и в тот раз. Когда произошла та «плохая» история. Когда меня еще не было с вами.
— Ты очень любишь повторять, что тебя тогда не было с нами. А значит, и сейчас ты будто бы ни при чем. Хотя, как по мне, это ничего не доказывает. Труди была на пляже в ту ночь. И еще кое-что. — Джесс перешла от резкости к вкрадчивости. — Я не говорила, но я не помню одного момента той ночи. У меня провал в памяти. Санджай надо мной у лежаков — и дальше пустота.
— Ты говорила, что это нормально. Что такое у тебя бывает.
— Бывает. Но когда в то же время случается плохое, а кусок памяти отсутствует, это невольно заставляет сомневаться в себе. И не только в себе. — Она снова стала жесткой, как и до этого. — К чему я веду? Я не знаю, что делала Труди на пляже. И ты, и Гиг. Это мог быть кто угодно.
— И все же Санджай оказался за лежаками в бухте, потому что…
— Да-да, потому что у нас открытый брак! — Джесс закончила за меня и добавила: — Мы почти приехали!
Рикша, кряхтя, карабкался по холму к вилле «Мальва». Из-под капота у него валил черный дым и пахло гарью. Слишком крутой подъем. Слишком старый тук. Но наш рикша то и дело оглядывался, приговаривая: «Гуд, сэр. Итс гуд, сэр, донт ворри». С грехом пополам мы втащились наверх. Я дал горемыке двойную плату, которая на пересчет стаканчиков кофе из Starbucks составила бы треть двойного латте. Но парень был так счастлив, будто я отец, подаривший ему на день рождения красный велосипед.
Вид с нашего холма открывался чудеснейший. Я засмотрелся на океан и верхушки вечнозеленых пальм. Они трепетали на ветру. Переплетались друг с другом листьями, как участники вакханалии. Покачивались и ласкали друг друга, создавая причудливый ковер. Тропическая природа вызывала неоднозначные чувства. Она сильно отличалась от того, к чему я привык в Коннектикуте и хорошо знал. Но меня не оставляло желание организовать здесь ферму. На родине я жил в исторической области, именуемой Новая Англия. Тут я хочу перебраться в маленькую Новую Зеландию, которая находится в центре острова и славится пастбищами и лугами. В этой схожести названий я видел знак.
Наш рикша безуспешно пытался завести тук. Тот фырчал и тут же глох. Водитель тянул на себя длинный рычаг, который торчал из пола машины, будто встроенная в корпус лопата. Через сколько-то попыток парнишка махнул рукой и покатился вниз с горы на отключенном двигателе, с надеждой завестись где-нибудь по ходу.
— Джесс, я хотел спросить у тебя кое-что, — начал я.
— Что? Спрашивай. И почему так загадочно? — Джесс пинала ногой мелкие камешки, и те летели вслед за тукером, который быстро превращался в точку.