Идентичность Лауры
Шрифт:
Эл П: И как же мы встретимся, раз ты не выходишь?
Труди: Ты придешь в гости.
Эл П: Эм. Мне как-то неудобно так сразу.
Труди: По-другому не выйдет.
Эл П: Ладно. А ты живешь одна?
Труди: Нет. С распутной девицей Джесс и ее мужем Гигом в Верхнем Ист-Сайде. Но не волнуйся, их не будет дома. Ее-то точно:)
Эл
Труди: Спрашиваешь. Разве нормальные девушки сидят на сайтах знакомств?:))))))))
Мы вышли из тук-тука, затормозившего на середине холма. Со стороны он был похож на жука, застрявшего лапками в тюлевой шторе. Водитель растерянно стучал по приборной панели и тыкал в показатели бензина, лопоча на своем языке. Эл с улыбкой расплатился, опять сунул тукеру денег вдвое больше, чем следовало, и отпустил катиться вниз с горы.
— Зря ты их балуешь, — пожурила я его.
— Почему нет? Это сущие гроши. В Штатах за такие деньги даже маргинал из своей коробки не вылезет, — ответил Эл и приобнял меня за плечи.
Мы брели в гору. Небо ширилось и казалось куполом гигантского Ватиканского собора. Я остановилась. Закружилась на месте, придерживая широкополую шляпу, чтобы та не упала. Перед нами открывалась необъятная даль. Пугающая и щекочущая нервы бескрайность. Так здорово было ощущать себя частью земли, а не интерьера, как я привыкла.
— Спасибо тебе, Эл, что подарил мне весь мир, — сказала я не без патетики. Оно и понятно, такие громкие слова не звучат просто.
Он посмотрел на меня со всепрощающей улыбкой Христа и тоже запрокинул голову.
— Небо низко, — сказал он. — Раньше я не понимал, как это. Помню день, когда мы ехали с отцом с рынка и остановились на перекур. Тогда был не очень красивый закат, и папа грубовато шутил про него. А потом сказал вот это: «Небо низко».
— И что это означает, что «небо низко»? — спросила я.
— Не знаю.
— Ты сказал, что раньше не понимал, но будто теперь понял.
— Понял, но объяснить не могу. Небо низко. Небо близко. Так близко, что можно рукой достать. Кажется, протянешь руку и сможешь потрогать, если чуть-чуть на цыпочки встать.
— А когда-то ты говорил, что не разбираешься в поэзии.
— Это не поэзия, Труди. Это констатация факта.
— Поэзия и есть констатация факта, только в рифму. Именно поэтому поэтов во все времена боялись правители.
Я посмотрела на виллу «Мальва», нависающую на нас с холма. На ее полукруглые балконы, торчащие с фасада, как древесные грибы. Снаружи она казалась еще больше, чем внутри.
— Какая же она уродливая, — вырвалось у меня.
— Кто? — не понял Эл.
— «Мальва».
Он не ответил и неожиданно спросил о другом:
— Труди, почему ты оказалась на пляже в тот день?
Я растерялась. Не поняла, зачем говорить об этом сейчас.
— Просто расскажи, как там
— Ты хочешь говорить здесь? — спросила я. Потому что мы все еще поднимались в гору и место для разговора казалось не самым удачным.
— Да. Почему бы и нет? И так уже прилично откладывали.
— Ладно. — Я задумалась, как к этому подступиться. — Ты же понимаешь, насколько сильна моя связь с Джесс. И даже несмотря на то, что она со мной не разговаривает, я почти всегда знаю, что у нее на уме. Чувствую.
— А она чувствует, что у тебя?
— Не так сильно. Она слишком занята собой. — Я замолчала. Не понимала, к чему может привести этот разговор. — В тот вечер, когда погиб Санджай, мне было не по себе. Я знала, что случится что-то нехорошее, и хотела уберечь ее. Уберечь всех нас от новой ошибки. Но мне не удалось.
— Ты знаешь, кто ударил Санджая? — спросил Эл со страхом. И я думаю, он на самом деле не хотел знать ответ.
— Да, — ответила я.
— Это ведь была не ты?
— Не я.
Он шумно выдохнул:
— Остальное для меня не имеет значения.
— Имеет, Эл. Оба мы знаем, что имеет.
— Нет, Труди. Если бы что-то, кроме тебя, имело для меня значение, я бы не жил с вами. Ушел бы в тот день, когда ты рассказала о вашем маленьком секрете. Для меня ты всегда была и будешь отдельной от Гига, Джессики, Лауры и кого бы то ни было. Я здесь ради тебя одной, понимаешь?
— С точки зрения закона все не так, Эл. — Я остановилась и закрыла руками лицо. — Я всегда буду соучастником. Я и есть соучастник.
— Тогда и я соучастник. Все мы соучастники.
Я бросилась к Элу. Повисла на нем. Оторвала ноги от земли и закачалась колоколом. Мои слезы холодили ему шею, и он морщился, причитал: «Щекотно», — а я улыбалась сквозь всхлипы. Эл был прав, говоря про тот день, когда узнал о нас. Он действительно собирался уйти. Решил, что я аферистка или сумасшедшая и придумываю небылицы, чтобы вытянуть из него побольше денег.
Тогда мы сидели вдвоем на диване, и из окна гиговского пентхауса за нами наблюдал лиловый закат. Он был похож на декорации дешевого фильма про вампиров. Устрашающе цикламеновые, фиолетовые и синие полосы раскинулись по небосводу, как лапы чудовища с длинными изогнутыми когтями, цепляя черные верхушки небоскребов. В дверном замке заскрежетал ключ, и внутрь ввалился пьяный в стельку Гиг.
— А ты все еще здесь, ковбой? — спросил он и метко бросил ключ на журнальный столик прямо перед нами. Тот прокатился через столешницу, но не упал, а завис на краю.
— Да, а что? — ответил Эл с вызовом. И я тогда впервые увидела его суровым.
— Ничего, просто я думал, что ты уже познакомился с моей Джессикой, — пояснил Гиг. Снял пиджак и отправил его на спинку стула одним движением руки.
— И каким же образом твоя Джессика может повлиять на нас с Труди? — спросил Эл, еще сильнее обняв меня и демонстративно притянув к себе.