Идентичность Лауры
Шрифт:
— Что значит «по-женски вышла из себя»?
— Не ожидала увидеть с ней этого парня. Мы познакомились с ним утром того же дня на рыбном рынке, когда он спас меня от приступа паники. Это было таким приятным воспоминанием. Я ощутила себя принцессой из книжки. А тут Джессика с этой своей вечной пошлостью. Я ушла, чтобы этого не видать. Джессика ушла в экстаз. Лаура спала, а Му вывалился в сознание и подумал, что нас обижают. Бах — и все.
— А кто завернул серфера в рыболовную сеть и оттащил его в воду?
Труди переменилась в лице.
— Про сеть я ничего не знаю.
—
— Бумажник и следы — это я. — Труди опустила глаза. — А что было делать? Надо было как-то спасать ситуацию. Я спрятала бумажник под пышным свадебным платьем.
— А следы?
Труди покраснела.
— Я много читаю. Вы же знаете, доктор… У Агаты Кристи был такой прием в нескольких ее произведениях, со следами. Правда, мистер Пуаро всегда распознавал подвох. Но те следователи не были великими детективами. Я увидела садовника. Он не так давно работал у Тейтов и был старым, испещренным татуировками мексиканцем. Он возился с растениями. Я позвала его, а когда он подошел, попросила срезать мне несколько роз в саду. Он сделал это и принес цветы. Я приняла их. Это были его следы у балконной двери. Я знала, что когда он услышит о случившемся, то будет молчать. И, скорее всего, избавиться от той обуви.
— А если бы его обвинили?
— Не знаю, доктор.
— А если бы он сказал, что вы просили его принести цветы?
— Он бы не сказал.
— Почему?
— Я его поцеловала. И добавила: «Это наш с вами маленький секрет». А потом я дала ему деньги из бумажника Коула. Потому, когда он узнал, что произошло и что это были за деньги, он понял, что никто ему не поверит.
— У вас преступный ум, Труди.
— Нет. Это просто инстинкт самосохранения. И потом, я говорю вам как есть.
Это действительно подкупало.
— Меня поразило, что у вас была разработана система договоров по правилам и времени владения сознанием с остальными личностями, — заметил я, когда она замолчала. — Тоже ваша идея, Труди?
Она довольно улыбнулась. Интересно, что Лаура вызывала прилив нежности одним своим видом, изяществом и манерой изъясняться. А Труди походила на синий чулок. В ее выражении лица и позах не было женственности. Она говорила хрипло и отрывисто. Казалась угловатой и холодной. Если это игра, то она талантливая актриса.
— Да, я ведь много читаю. Не только художественную литературу, но и другую, полезную. Я прочла труды доктора Фрэнка В. Путнама про диссоциативное расстройство. Он писал про «договоры».
— Вы могли бы воспользоваться этой информацией, чтобы симулировать болезнь? — Я решил спровоцировать ее и посмотреть на реакцию.
— Напомните, вы приехали сюда, чтобы помочь Лауре? Или с какими-то другими целями? — Труди сощурила глаза, не отводя от меня взгляда.
— Чтобы помочь, — ответил я. — Простите, это неправильно с моей стороны. Я сторонник презумпции невиновности.
— Какая уж тут невиновность, — вздохнула она. — Два человека видели, как мы ударили Эла.
— Расскажите про Эла.
— Это была случайность. Мы с
— Как вы пережили его гибель? — спросил я, зная, что у Эла с Труди были отношения.
— Я ее не пережила, — ответила она, а потом добавила: — Я думаю, худшее наказание для человека не тюрьма, не психушка и даже не смерть. Худшее — это потеря того, кого любишь. А еще вина. Потеря и вина. Нет ничего мучительнее.
В тот день я не узнал ничего больше. И так было о чем подумать, обдумать услышанное. Пока я так и не встретился с Джессикой, хотя был наслышан о ее появлениях от медперсонала. Каждый раз, когда она занимала сознание, то устраивала дебош, спорила и ругалась. Поэтому Труди старалась ее не допускать до управления. Но их «система договоров» совсем расшаталась, произошел откат, и в клинике чаще всего они сменяли друг друга произвольно. Прошло недели две или чуть больше, когда я смог наконец познакомиться с Джессикой. Войдя в кабинет, я сразу понял, кто передо мной. Пациентка сидела, задрав ногу на стул, упершись в острую коленку подбородком, и пристально изучала меня. Кажется, она куражилась. Я сделал вид, что не вижу ее позы. Сел. Разложил бумаги.
— Добрый день, Лаура, Труди? — спросил я.
— Я не Лаура. И уж тем более не Труди, красавчик, — сказала она незнакомым мне голосом с хрипотцой.
— А кто вы? — продолжил я игру.
— Джессика. А вы?
— Я доктор Курт Мак-Келли.
— Знавала я парочку Куртов, Рассела и Кобейна. Тоже симпатичные ребята. Может быть, дело в имени?
— Не знаю, — ответил я.
— Ну а я возьму на вооружение. Так можно назвать сына. Тогда он точно вырастет симпатичным. — Она облизала губы и сощурилась. Волосы ее были всклокочены, напоминая прическу Анджелы Дэвис. «Свободу Анджеле Дэвис!» — мелькнуло у меня в голове. Может быть. Хотя вряд ли. Таких, как она, надо держать на цепи.
— Джессика, я приехал сюда, чтобы помочь вам, — сказал я.
Она посмотрела на меня с презрением:
— Мужчины не помогают. Они пользуются.
— Все друг другом пользуются, — возразил я. — Не только мужчины женщинами.
— Разве?
— В той или иной степени. — Я не понимал, к чему она клонит, но глаза пациентки горели нездоровым огнем.
Она спустила ногу со стула, выпрямила спину и, опершись руками о сиденье, вытянулась вперед:
— Этим вы себя успокаиваете?
— Не понял?
— Этим вы себя успокаиваете, когда пытаетесь объяснить себе, почему она ушла от вас?
— Кто?
— Та женщина, что разбила вам сердце.
— Никто ничего мне не разбивал. Я сам… — Я осекся. Эта плутовка уже вытянула из меня больше, чем я собирался сказать. Она рассмеялась. Довольно откинулась на спинку стула и встряхнула волосами.
— Я так и знала. Я слишком хорошо понимаю мужчин.
Ее хотелось одновременно и придушить, и поцеловать, так она была хороша в своем естестве. Я попытался сосредоточиться.