Идентификация лукраедки
Шрифт:
«Для тебя я просто Федя».
Однако, самодовольная улыбка показывает: ему не неприятен мой скромный подхалимаж. И я продолжаю.
– Хочется прям отдать вам честь, Федя, но это невозможно в связи с отсутствием у меня таковой.
«Все мы не без греха».
– Ваша, Федя, правда.
«Да она не моя, а… Ты знаешь, чья. Я, вот, последнее время много про тебя хорошего слышал. Времечко выдалось свободное – и дай, думаю, заеду к старому знакомому, а тут, оказывается, к тебе пока каким-то архаровцам на лапу не дашь – и не попадёшь без записи».
Такие, Федя, как мы с тобой, всегда считались паразитами на шее трудового чиновничества –
– Те, кто говорят про меня хорошее, просто плохо меня знают. Столь же верно и обратное утверждение.
«Не думаю. Такой, говорят, крутой прорицатель стал, что куда там твоему Нострадамусу!»
– Ну вот и посмотрим лет через пятьсот-шестьсот, кто из нас с ним точнее окажется. Ладно, Федя, я понимаю: ваше время ограничено – ещё больше, чем прежде, – а я вас тут в наши тёрки с Нострадамусом погружаю. Давайте ваши вопросы, постараюсь помочь чем смогу по старой и доброй памяти.
Его вопросы были по части бизнеса – с такими мне всегда приятно работалось – как, уверен, и всей моей команде эльфов-проказников.
Но вечер встреч на этом не кончился. Кто эта сногсшибательная женщина? Такая чужая и недоступная и в то же время родная, как блудный кусок меня, вернувшийся из длительной эмиграции.
И по прошествии стольких лет (и скольких же – неужели семи?) они узнали друг друга.
– Здравствуй, Счастье Моё – Недосостоявшееся!
«Да, здравствуй, здравствуй».
Что значит твоё «да»?
Да, мы были знакомы – и нешапочно.
Да, время немилосердно ко многим, а тут выясняется, что и к тебе.
На твоём лице восхищение или жалость? И что, интересно, отражает моё лицо (если это можно назвать лицом)?
Ты соблазнительна в этом своём костюмчике. А я очень соблазнителен в своём нарочито полосатом?
Стала ли ты лукраедкой? Да, стала. Нет, не стала. Скоро узнаем. А может, ты всегда была лукраедкой? А может, ты стала ею автоматически после счастливейшего события твоей жизни – женитьбы на лукраедке? А может… Фу, Гизя, какой же ты любопытный, ты хочешь сразу узнать про неё прям всё, но не начать ли тебе с иного вопроса, волнующего тебя сейчас неизмеримо сильнее:
– Хранила ли ты мне верность все эти годы так же, как хранил её тебе я?
«Вот именно что так же».
Красивая и умная, всегда таких почему-то любил. И самое удивительное – обычно напарывался на ответку! Надеюсь, и в этот раз мы не поломаем традицию. А какие интересные у неё духи! Такие духи – хороший знак. В облачке такого аромата не зарулишь ко всякому там прикованному за ногу фрику. В облачке такого аромата зарулишь только к прикованному за ногу фрику, от которого тебе нужно нечто для тебя важное – не менее важное, чем эти духи.
– Так же активно?
«Ну как ты докатился до жизни такой?» – могла бы она хоть взглядом спросить.
«Вот видишь, чем я стал без тебя, – так же взглядом ответил бы я. – Но так больше не могло продолжаться, и это был осознанный выбор: хотелось увидеть тебя – хотя б и в последний раз, – нестерпимо, до рези в глазах, и я придумал способ заполучить тебя, заманить, наконец, в свою паутину.
Машка, конечно, не поверила бы ни единому моему слову, но ей всё равно было б приятно.
«Я как узнала про тебя, мне прям плохо стало».
Охотно верю, всё так и было.
Но потом тебе стало хорошо? Как быстро проскочила ты диапазон от «плохо» до «хорошо»? Думаю, что где-то между быстро и очень быстро.
Нет, не тебя так пылко я алкаю
А вот и то, ради чего ты проделала столь дальний путь в несколько (десятков?) машино-километров: можно ли твоему благоверному навестить меня завтра со своими вопросиками?
Недолго же ты хранила мужнину тайну: он понял, наконец, что не сможет дальше жить, не увидев меня!
«Он называет тебя новым Нострадамусом».
То есть, его потянуло на знаменитость? Ну что ж, я весьма польщён желанием твоего мужа меня навестить, я считаю его выдающимся государственным деятелем нашего времени, нашим современным Карениным, если воздержаться от пышных фраз. Почту за честь с ним познакомиться и обязательно испрошу у него разрешения подержаться за …, которым он тебя …, или с этими безобразными пережитками тёмного прошлого в вашей образцовой семье покончено? Ах, ну куда же ты? Ты разве забыла, что ни одно моё слово нельзя воспринимать серьёзно? Не волнуйся, я обслужу его честь по чести, а на вопрос: «Любит ли она меня?» отвечу недрогнувшим голосом: «Любила, любит и будет любить!» Его это вряд ли заинтересует? Хорошо, тогда заезжай ко мне сама после его визита, и я расскажу тебе, с кем ещё и когда ты ему изменишь.
– А пока поведай, что там вообще говорят про меня – почему я здесь оказался? Случайно? Намеренно? Донасмешничался? Досвязывался с жёнами серьёзных людей? Из-за квазилирических виршей, неинтересных даже и этим жёнам? Нет, выразимся сильнее: из-за нафиг никому не нужных натужно-лирических стишков графоманистого самоучки? Или истощил своими оптимизациями терпение налоговых пессимизаторов? Или кто-то верит всерьёз, что я подавал знаки инопла… иностранным разведкам, делая в парке махи руками?
«Всякое говорят. Многие верят официальной версии».
Хоть я и не стал тогда отрицать очевидное и признал себя на всякий случай финикийским шпионом, настоящей причиной моего задержания стали, наверное, всё-таки не упражнения на свежем воздухе, посредством которых я якобы подавал сигналы врагам, и даже не злонамеренный переход улицы в неположенном месте, и тем более не амуры с литературами и не предложение переименовать Красную площадь в Багровую, ну и заодно уж Кремль в Крымль, – а несколько довольно едких эпиграмм на Вождя и некоторых его приближённых под общей рубрикой «Упыри», опубликованных на иностранном – и поэтому вражеском – онлайн-ресурсе. Но всё оказалось гораздо запущеннее, чем мне казалось оттуда, с воли. Потребовалось очутиться в нынешнем моём узилище, чтобы осознать всю мою тогдашнюю брутофильскую наивность. Целительное, облагораживающее воздействие следственно-пенитенциарной системы сподвигло меня заклеймить содеянное мною как ошибку затянувшейся до неприличия молодости и, более того, пробудило спавшую до сей поры совесть, которая и приволокла меня за шкирку к мысли о том, что смена шила на мыло выглядит гораздо более плодотворным занятием, нежели замена старого лукраедки новым.