Идея метакритики 'чистой' любви
Шрифт:
Итак, природное влечение не дает места для проявления чистого стремления, а последнее, в свою очередь, противится природному влечению. Оба взаимно уничтожают друг друга. Вся история этики стоит за данной антиномией. Можно разрешать данное противоречие в пользу природного влечения; в этом случае мы получаем этику, как учение об удовлетворении природных желаний человека. Однако можно и наоборот; тогда возникает этика отрешенного идеализма, стремящаяся подавить первоначальные нужды, низшие влечения. В своем первом наукоучении, замечает Б.П. Вышеславцев, Фихте устанавливает принцип взаимного ограничения.* Данный принцип состоит в том, что "Я" и "не-Я" существуют отчасти. Одно и то же действие должно быть отчасти проявлением природного влечения и также отчасти - удовлетворением чистого, свободного стремления. Только таким образом возможна нравственность в ее действительном осуществлении. Итак, мы получаем нечто новое, составное, то есть обретаем такое стремление, которое есть и природное,
______________ * См.: Вышеславцев Б.П. Этика Фихте.
– М., 1914.
– С. 327.
Но свобода в любви не может примириться с этим половинчатым существованием; она стремится к абсолютной свободе. Свойственное человеку чувство голода неприятно, а пища вкусна.* Вместе с тем стремление к свободе состоит не в том, чтобы освободиться от голода и любви, а в том, чтобы удовлетворить их с целью оздоровления своего тела. От чувства голода и любви невозможно освободиться. Свобода предполагает эти влечения, санкционируя их в качестве средства для иных, высших целей, не данных в природе.** Но должна ли природа оказаться подчиненной этим целям? Мишель Монтень рассказывает, что "юноша-грек Фрасонид был настолько влюблен в свою собственную любовь, что, завоевав сердце возлюбленной, не пожелал насладиться ею из опасения убить, насытить и угасить наслаждением то беспокойное горение страсти, которым он так гордился и которое питало его".*** Нет для женщины ничего страшнее, чем безраздельное господство над нею. Любовь погибает, когда любящие удовлетворяют свои желания и стремления в ущерб плоти. Другими словами, природа и свобода не должны приноситься в жертву друг другу. Они должны постоянно существовать друг для друга, но только отчасти. Nimirum propter continentiam incontinentia necessaria est; incendium ignibus extinguitur.*****) Но нельзя пылать беспрестанно! Чистая потенция, хотя и бывает instar omnium еще до того, как решится покинуть сферу возможности, тем не менее, она постепенно как бы сжигает себя, если данный переход в бытие слишком затягивается. Эрот способен преодолеть любые препятствия, но он тотчас же улетучивается, как только его пытаются перехитрить.
______________ * См.: Там же.
– С. 330-331. ** См.: Там же.
– С. 331. *** Мишель Монтень. Опыты. В трех книгах. Книга третья.
– М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997.
– С. 127. **** *) Наряду с воздержанностью, вне всякого сомнения, требуется невоздержанность; пожар гасится огнем (лат.).
– Чье это изречение, неизвестно.
6. ШЕСТАЯ АНТИНОМИЯ
Выше установленное различие между любовью и эросом имеет принципиальное значение для прикосновения к самим истокам человеческого существования, к свободе человека и, в конечном счете, к царству абсолютных или непреходящих ценностей. Однако это различие опаснее всего отрицать в отношении "безусловно необходимого существа", если следовать терминологии Канта, или Бога. Ведь, эрос представляет трансперсональный полюс, а любовь личностный. Эрос есть постоянное трансцендирование личности за свои пределы, в то время как любовь трансцендентальна, или имманентна глубинам духовного опыта человека. Однако любовь также невозможна без эроса, как и эрос невозможен без любви. Эрос существует в любви, и есть также любовь в эросе. Они как бы полярно взаимозависимы. Индивиды, не имеющие личностного ядра, влачат свое существование без эроса. Тот же, кто не в состоянии любить другого, то есть выйти за границы самого себя, не в состоянии испытать и прикосновения к безусловной основе своей сущности, ощутить желание сблизиться с такой потенцией бытия, которая в наибольшей степени отделена от нас, совершенно необъяснима и в то же время наиболее близка нашему сердцу. Это и понятно. Вольнолюбивые души ненавидят всякого рода путы, руководствуясь следующей поговоркой - Et mihi dulce magis resoluto vivere collo.*
______________ * Мне много сладостнее жить без ярма на шее (лат.).
Человек действительно не может любить того, от кого зависит. Повиновение не есть любовь. Ложная любовь до того близко соседствует с истинной, что мы должны всячески остерегаться столь опасной близости. Ведь люди зачастую верят и любят то, чего не в силах постичь. При этом они испытывают наивысшую страсть, но male cuncta ministrat Impetus* (Стаций. Фиваида, Х, 704-705). Эта страсть подчиняет человека чему-то одному. Но он боится стать чем-нибудь одним и вынужден поэтому положить над собой нечто высшее или "безусловно необходимое существо".
______________ * Страсть всегда плохо руководит делами (лат.).
Любовь - это величайшая страсть, и, прежде чем поддаться ей, человеческая душа содрогается. Ведь мы как бы предвидим, что, и любя, не в силах достичь наивысшего. И, более того, полюбив, мы сразу же утрачиваем то, что зовется instar omnium. Проделанный анализ противоречивой природы любви позволяет нам сформулировать
ТЕЗИС
Истинная любовь включает в себя безусловно
необходимую сущность
АНТИТЕЗИС
Любовь не имеет никакого отношения к абсолютно
необходимой сущности
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТЕЗИСА
Если любовь имеет начало во времени, то, следовательно, и определяется чем-то предшествующим как его условием. Таким образом, всякое возникновение любви обусловлено. Но раз существует обусловленное, то должно существовать и нечто безусловное. В противном случае обусловленное будет несколько ущербным, в его природе нами будет ощущаться постоянная недостача. В конечном счете, обусловленное окажется не действительным, а только возможным, что противоречит тезису об онтологической природе любви. Итак, любовь, как нечто обусловленное, включает в себя и безусловно необходимую сущность.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО АНТИТЕЗИСА
Если бы любовь имела отношение к абсолютно необходимой сущности, то она имела бы начало, которое само по себе суть безусловное. Однако в этом случае любовь не могла бы начаться во времени. Она представляла бы собой нечто безотносительное и не обладала бы сама по себе необходимым существованием. Следовательно, допущение существования абсолютно необходимой сущности в любви является противоречивым.
ПРИБАВЛЕНИЕ К ШЕСТОЙ АНТИНОМИИ
Итак, какая-либо теоретическая позиция по вопросу о метафизической сущности любви является бессмысленной, если предварительно не установить различия между ноуменальной и феноменальной сферами. Вообще следует различать любовь как феномен и любовь как ноумен. Обращаясь к уже выше установленной нами разнице quid и quod, заметим, что философы обычно предпочитают отвечать на вопрос - чтo такое любовь и приходят, в конечном счете, к тому выводу, что она не дана чувственному созерцанию, то есть лишь умозрительна. Так, Эмпедокл об этом говорит следующее:
"Огонь, и вода, и земля, и безграничная высь эфира,
Вне их губительная ненависть, равная по силе каждому из них,
А с ними любовь, одинаковая в длину и в ширину..."*
______________ * Маковельский А. Досократики. Часть вторая. Казань, 1915.
– С. 182.
Эта космическая любовь - безличная и невидимая сила, которая сосуществует со стихиями. И, тем не менее, хотя любовь может лишь несовершенно и частично реализовываться в мире, если душа ее узнала, то никакая холодная жизненная мудрость, никакие соблазны ложных идеалов не в силах поколебать ее. То, что любовь имеет начало во времени, что она остается неизменной при любых преобразованиях культуры и стремится к полной независимости от природы, что, наконец, подлинная любовь основывается на безусловно необходимой сущности, это краеугольные камни нравственности и внутренней религиозности, как ощущения таинственности, лежащего "в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке"*. Религиозные гении всех эпох, замечает А. Эйнштейн, были отмечены особым "космическим религиозным чувством, не ведающим ни догм, ни бога, сотворенного по образу и подобию человека ... во все времена именно среди еретиков находились люди, в весьма значительной степени подверженные этому чувству, которые своим современникам часто казались атеистами, а иногда и святыми. С этой точки зрения люди, подобные Демокриту, Франциску Ассизскому и Спинозе, имеют много общего".**
______________ * См.: А.Эйнштейн. Мое кредо // Собрание научных трудов. В 4-х тт.: Т. IV. М.: Наука, 1967.
– С. 176. ** См.: А.Эйнштейн. Религия и наука // Там же.
– С. 127-128.
Если верно то, что любовь есть объективный закон существования мира (включая и человеческий мир), то вполне возможен ее анализ с точки зрения теоретического или научного интереса. Если в любви существует реальность, не зависящая от человека, то должна существовать и истина, адекватная данной реальности. Однако эту точку зрения невозможно ни объяснить, ни доказать (можно лишь указать на то обстоятельство, что человек не в силах поколебать образцы истинно великой любви, которые существуют совершенно независимо от него и которые могут составлять предмет как науки, так и морали**)).
______________ * *) "То, что мы называем наукой, - пишет А. Эйнштейн, - преследует одну единственную цель: установление того, что существует на самом деле. Определение того, что должно быть, представляет собой задачу, в известной степени независимую от первой; если действовать последовательно, то вторая цель вообще недостижима".
– А.Эйнштейн. Письмо к Морису Соловину от 1 января 1951 г. // Там же.
– С. 564-565.
Вероятнее всего, наука не в состоянии научить людей любить друг друга. Любая попытка свести философию любви к научным схемам и формулам неизбежно обречена на поражение. Но общий интерес к теории все же имеет огромное значение, поскольку позволяет подчеркнуть рациональное начало в природе любви. Рациональный способ объяснения при этом оказывается не просто противоположностью эмпирического, а включает его в себя. Рациональный подход к проблеме любви предполагает совместное использование самых разнообразных способов постижения истины.