Идея метакритики 'чистой' любви

Лукьянов Аркадий Викторович

ГЛАВА IV. ПРОБЛЕМА ПРЕОДОЛЕНИЯ АНТИНОМИЙ

Если перед человеком встает какой-либо вопрос, то он способен и найти на него определенный ответ. Совершенно немыслимо, чтобы природа отдала нас во власть антиномий. В то же время забавно представить себе состояние, в котором наш дух как бы колеблется между двумя равными по доказательной силе суждениями; причем данное замечание остается справедливым не только в отношении мыслей, но и в отношении желаний. "Чтобы справиться с этой трудностью, - пишет Мишель Монтень, - стоики, когда их спрашивают, что же побуждает нашу душу производить выбор в тех случаях, когда два предмета в наших глазах равноценны, или отбирать из большого числа монет именно эту, а не другую, хотя все они одинаковы, и нет ничего, что заставляло бы нас отдать ей предпочтение, отвечают, что движения души такого рода произвольны и беспорядочны и вызываются посторонним, мгновенным и случайным воздействием".* Разумеется, что всякая вещь отличается от подобной себе, каким бы незначительным данное различие ни было. Смотря на нее "или при прикосновении к ней мы ощущаем нечто такое, что соблазняет и привлекает нас, определяя наш выбор, даже если это и не осознано нами".** И все же наш дух как бы "препятствует себе самому"*** и тем самым развивается, когда оказывается в том положении, где невозможно принять решение. Ведь выбор уже предполагает неравенство в оценке суждений или предметов. Выбор - это потенция, утратившая власть над собой. Выбирая тезис или, наоборот, антитезис, мы никогда не в состоянии будем сказать всего того, что думаем и поэтому

должны проявить максимум осторожности в обращении с выдвинутыми выше противоположными друг другу суждениями о любви.

______________ * Мишель Монтень. Опыты. В трех книгах. Книги первая и вторая.
– М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997.
– С. 717. ** См.: Там же. *** См.: Там же.
– С. 716.

Тезисы характеризуют бесконечные стремления нашего разума, защищая фундамент, лежащий в основе морали как сущностной силы человека; антитезисы отражают запросы науки, запрещая разуму трансцендировать за границы опыта. Итак, тезис абстрагируется от интересов теоретической науки, антитезис этических, религиозных и действенных. "Каждая из этих сторон, - говоря словами Канта, - утверждает больше, чем знает".* В то же время, как можно заметить, каждая из них стремится указать на нечто необходимое для существования человека, поскольку он есть не только теоретическое или только моральное существо.**

______________ * Кант И. Соч. Т.3.
– М., 1964.
– С. 438. ** См.: Тевзадзе Г. Иммануил Кант. Проблемы теоретической философии. Тбилиси, 1979.
– С. 282.

И все же, подобно тому, как чаша весов опускается под тяжестью груза, так и наш дух поддается воздействию очевидности. Мягкие души способны запечатлевать что бы то ни было. Чем меньше душа обладает стойкостью, тем легче она сгибается под тяжестью того или иного довода. Нигде, вероятнее всего, человек не считает себя таким осведомленным, как в вопросе о любви. И нигде он не проявляет такого безумия судить, что истинно и что ложно, на основании своей осведомленности, как в этом вопросе. А между тем истинным раздольем для обмана и является как раз такая сфера неизвестного, как любовь. Люди "ни во что не верят столь твердо, как в то, о чем они меньше всего знают", - говорит Мишель Монтень. И данное замечание остается наиболее справедливым именно в отношении любви. Уже сама необычайность этого феномена внушает веру в него. Любовь, не подчиняясь обычным законам логики, лишает нас возможности что-либо ей противопоставить. Ведь даже тогда, когда мы ей противопоставляем ненависть, то с радостью готовы принять тот тезис, что эта ненависть есть лишь разновидность любви. Однако следует различать наше восприятие, переживание любви от того представления, которое мы о ней имеем. Люди мучаются не от любви, а от представления, которое они создали себе о ней. Это и имел в виду Кант, когда "говорил, что можно и не встречаться (например, с любимой женщиной.
– А.Л.), ибо все равно условия переживания встречи не совпадают с содержанием самой встречи как эмпирического события. Есть какие-то дополнительные условия, диктующие и определяющие то, что нечто вообще в мире может случиться".* В любви, которая есть полнота бытия, присутствует, таким образом, нечто, чего каждый человек должен остерегаться. В противном случае наша впечатлительность приведет к преобладанию в нас действия второй космической потенции или "бытия-вне-себя", безграничного и необъятного, уничтожающего "бытие-в-себе".

______________ * См.: Мамардашвили М. Кантианские вариации.
– М.: Аграф, 1997.
– С.19.

Любовь подобна огню. Она путешествует в мире небытия, и то, чего она касается, быстро приобретает способность к самоуничтожению. Итак, в любви важно не встречаться или, если это вообще возможно, отдалять встречу как можно дальше во времени. Только в этом случае переживание встречи будет полностью освобождено от разочарования. Чтобы любить, надо уметь ждать. "Оттого-то мы и бедны при всем нашем богатстве, - замечает Гельдерлин, - что не в силах остаться одни, что любовь не умирает в нас, покуда мы живы...".* Все это действительно так и как нельзя лучше касается сущности любви. Но представление о ней часто бывает иным. "Если бы подлинная сущность того, перед чем мы трепещем, располагала сама по себе способностью внедряться в наше сознание, то она внедрялась бы в сознание всех равным и тождественным образом, ибо все люди - одной породы и все они снабжены в большей или меньшей степени одинаковыми способностями и средствами познания и суждения".** И, тем не менее, люди создают разные представления об одних и тех же вещах. Причина этого заключается в том, что данные "представления складываются у нас не иначе как в соответствии с нашими склонностями".*** Например, пылкие натуры могут воскликнуть: "Тот не любил, кто сразу не влюбился".**** Однако опыт показывает, что любовь тем приятнее, чем труднее и не сразу достижима. Любовь - в самой нашей душе, которая не только изменчива, не только принимает самые разнообразные формы, но обладает способностью приспосабливать к своему состоянию "ощущения нашего тела и все прочие его проявления".***** Влюбляясь, мы как бы уже заранее подготовлены к любви, поскольку в нас, не переставая, живет никогда не гаснущее чувство идеальной основы личности, чувство принадлежности к человечеству. Только в этом высоком смысле любовь не имеет начала во времени, а есть нечто надвременное или вечное.

______________ * Гельдерлин. Сочинения.
– М.: Худож. лит-ра, 1969.
– С. 295. ** Мишель Монтень. Опыты. В трех книгах. Книга первая и вторая.
– С. 58. *** См.: Там же. **** Шекспир В. Как вам это понравится. III, 5.
– См.: Шекспир В. Полн. собр. соч.
– М.; Л., 1937.
– т.1.
– С.320. (Пер. Т.Л. Щепкиной-Куперник). ***** Мишель Монтень. Опыты. В трех книгах. Книги первая и вторая.
– С. 68.

Так сходятся в единый узел две важнейшие антонимии, касающиеся космологического фактора в любви. Последняя, как космическая потенция, пронизывает весь универсум. Только благодаря любви мир есть целое, которому подчинено и которым проникнуто все единичное. И эта подчиненность есть всеобщая централизация, а проникнутость - всеобщее одушевление. Но, будь то отдельный человек или вся Вселенная, все, в конечном счете, погибает от своей переполненности. Однако необходимо заметить, что все оказывается подверженным силе уничтожения ровно настолько, насколько поддается ей. Другими словами, любовь - не только душа мира, но и сила, взрывающая мир. Наш дух стремится к любви, храня в себе свои сокровища до встречи с ней, но затем он становится чудовищной жаждой быть всем, которая яростно рвется наружу из его тайников. Так рождается смерть. Но есть нечто, что выше любви и смерти, что движет сам дух, что не позволяет вести счет дням нашей жизни, что не дает скользить по поверхности, а наоборот, глубоко воздействует то на одну, то на другую сторону нашего "Я", что заставляет подбирать каждую соломинку былого, что, наконец, охватывает нас мгновенно и всеобъемлюще; это нечто есть творческий эрос, позволяющий разыскивать гениальное и совершенное среди праха, среди колючих терний. Существует легенда о птице, поющей лишь один единственный раз за всю свою жизнь, но зато и прекрасней всего на свете. Она долго ищет куст терновника, не успокаиваясь, пока не найдет. Затем, бросаясь грудью на самый острый шип и возвышаясь над несказанной мукой, она поет, умирая, так, что сам Бог улыбается в небесах.*

______________ * См.: Маккалоу К. Поющие в терновнике: Роман / Пер. с англ. Н.Галь. Уфимский полиграф-комбинат, 1992 г.
– С. 3.

Глубокий смысл этого повествования состоит не только в том, что все лучшее покупается лишь ценою великого страдания, но и в том, что это лучшее произрастает как бы на границе страдания и наслаждения, жизни и смерти. Прекрасными должны быть и те пределы, где природа заканчивается, а именно там, где она уже соседствует со смертью. Итак, сформулированные выше антиномии могут быть разрешены лишь путем более

широкого теоретического синтеза, охватывающего самые различные сферы познания и способы освоения человеком мира. Ведь можно обо всем по произволу говорить и за, и против. В наших суждениях всегда присутствует элемент ненадежности; они, как и мы сами, подвержены случайности. Потому-то мы и говорим (зачастую не без основания), что очень многое (события, их исход, затем наши деяния и даже мысли) зависит от судьбы, которую невозможно поймать или перехитрить и которая как бы мечется или парит между миром природы и миром свободы, между печалью и радостью, между "до" и "после". Но это и есть эрос, дающий иногда неблагоразумию успех и мало разбирающийся в наших заслугах. Именно эрос приводит к возникновению различных видов любви, заставляя колебаться стрелку весов, на чашках которых симметрично друг относительно друга располагаются тезисы и антитезисы. Замечательно любопытной, замечает В.И.Метлов, "представляется имеющаяся в "Критике чистого разума" догадка о колебательной природе отношения тезиса и антитезиса антиномий".* Такое рассмотрение антиномий должно строиться на основе исследования отношения "субъект-объект". В свою очередь это "дает возможность понять, что антиномическая ситуация существует реально именно на основе определенного характера отношения "субъект-объект", а не только в качестве антиномий-проблем, то есть исключительно на теоретическом уровне".** Данное замечание имеет самое непосредственное отношение к нашей проблеме. Действительно анализ феномена любви с точки зрения субъект-объектных, а также субъект-субъектных отношений позволяет сделать вывод о том, что его антиномическая природа обусловлена спецификой взаимодействия субъекта и объекта, а также субъекта и субъекта. Гегель следующим образом говорит об этом: "Характер лица, субъекта, состоит ... в том, чтобы снимать свою изолированность, свою отделенность".*** Любовь как раз и предназначена к тому, "чтобы снимать свою особенность, особенную личность, расширять ее до всеобщности".**** Итак, сущность любви состоит в том, что здесь "я отказываюсь от своей абстрактной личности и благодаря этому получаю ее, уже конкретную".***** Истинная суть личности раскрывается посредством "погруженности в другое". Другими словами, любовь, которая раскрывает "истину личности", не знает изолированности субъекта от объекта, их разорванности.

______________ * См.: Метлов В.И. Основания научного знания как проблема философии и методологии науки: Моногр.
– М.: Высшая школа, 1987.
– С. 87. ** Там же. *** Гегель Г.В.Ф. Философия религии. В двух томах. Т.2.
– М.: Мысль, 1977. С. 240. **** Там же. ***** Там же.

Любовь, утверждает Гегель, - это "различие двух, которые, однако, друг для друга совершенно не различны".* Любить - это "быть тем, что вне меня".** Человек - лишь постольку человек, поскольку в нем присутствует мир. Если этого мира нет, то он распадается. Другое, в силу того, что "оно именно таким образом находится вне меня, имеет свое самосознание только во мне, и оба суть только это сознание их внешнего по отношению друг к другу бытия и их тождества, и это созерцание, чувствование, знание единства есть любовь".*** Таким образом, любовь, по Гегелю, есть не формальное тождество двух, субъекта и объекта, а диалектическое единство, предполагающее момент различия. Самосознание развивается только в том случае, если наталкивается на границу, испытывает, так сказать, толчок со стороны другого. В этом плане самосознание охватывает собой и субъект, и объект, которые развиваются не только в силу того, что как бы присутствуют друг в друге, но и в силу противопоставленности одного другому.

______________ * Там же.
– С. 230. ** Там же. *** Там же.

Однако достигнутый уровень теоретизации любви, откристаллизовавшийся в понятии самосознания, все же закрывает двери для непостижимого и таинственного, которому все же необходимо дать место, ибо в противном случае мы создадим себе преувеличенное мнение о любви, которая часто наделяет предмет обожания такой красотой и прелестью, которыми на самом деле он не обладает. Помимо всего этого, самосознание способно толкать нас и к преувеличенным суждениям о наших собственных достоинствах. Итак, теория самосознания, на которой Гегель основывает свое понимание любви, является необходимым, но, по всей видимости, еще не достаточным условием существования подлинно человеческой любви. Философия самосознания опирается, как известно, на понятие "чистого" Я, которое стремится освободиться от примеси эмпирического, а, в конечном счете, и всего чувственного. Именно так поступил Фихте, разрабатывая свою философию нравственной любви, весьма далекую от чувственно-эмоциональной стороны человеческого счастья. В результате, то "беспримесное" наслаждение, которое он испытывал при созерцании нравственного Абсолюта, оказалось таким возвышенным и утонченным, что явило свое полное бесплодие в приложении к повседневной жизни. В любви мы тем более, как говорит Мишель Монтень, "неспособны к беспримесному наслаждению".* "Среди доступных нам удовольствий и благ не существует ни одного, которое было бы свободно от примеси неприятного и стеснительного".** Удовольствия и тяготы - это вещи крайне различные по природе, но они "каким-то образом соединяются природными узами".*** Кроме того, из самого "источника наслаждений исходит нечто горькое, что удручает даже находящегося среди цветов".**** Nullum sine auctoramento malum est.******) Поэтому наше лучшее или истинное "Я" также окрашено оттенком несовершенного. Ipsa felicitas, se nisi temperat, premit.********) Абсолютно "чистая" любовь истощает человека, а абсолютно эмпирическая - развращает. Таким образом, ясно, что любовь нельзя исчерпать ни деятельностью "чистого" Я, ни эмпирическим чувством.

______________ * Мишель Монтень. Опыты. В трех книгах. Книги первая и вторая.
– С. 793. ** Там же.
– С. 793-794. *** Там же.
– С. 794. **** Там же. ***** *) Нет горя без услады (лат.) ****** **) Слишком неумеренная радость угнетает нас (лат.)

Любовь есть то, что постоянно ускользает от самосознания, но вместе с тем каждый раз придает новый импульс для его развития. Решение сформулированных выше антиномий можно наметить только путем реконструкции не практических результатов и выводов, которые получила трансцендентальная философия, а тех теоретических принципов, которые ею были развиты в наукоучении и трансцендентальной логике. Подобно тому, как истинная философия природы содержится у Гегеля в его "науке логики"*, также и философский анализ понятий любви и духа, данный Фихте, присутствует в его "Основах общего наукоучения".

______________ * Данный вывод обоснован в следующих моих работах: "Философия природы" Гегеля в свете современных кванто-механических представлений // Башк. гос. ун-т.
– Уфа, 1983.
– 20 с.
– Рук.-Деп. в ИНИОН АН СССР 8.03.83, № 13860; Философия. Предвидение. Духовность.
– Уфа, 1993.
– (Моногр.).
– Гл.2. 2.

* * *

Абсолютная и духовная сущность "Я": к вопросу о реконструкции фихтевской теории "толчка". Призывы к возрождению духа, как и высокие помыслы о преобладании любви над ненавистью в нашем земном мире, будут оставаться бесперспективными, на наш взгляд, до тех пор, пока эти понятия не удастся концептуализировать и вписать в более широкий контекст абсолютной деятельности, понятие которой составляло предмет острейших дискуссий, происходивших в философской Германии на рубеже XVIII-XIX столетий. Но все же стоит заметить, что если бы немецкие идеалисты уделили несколько большее внимание тем основам, на которых строилась философия Канта, то идеализм, вероятнее всего, не получил бы того развития, которое можно проследить в "наукоучении" Фихте. Однако и последний не смог полностью абстрагироваться от тех предпосылок, которые составляли основу кантовской системы. И Маркс в данном отношении также отмечает, что "Фихте примыкал к Канту, Шеллинг к Фихте, Гегель - к Шеллингу, причем ни Фихте, ни Шеллинг, ни Гегель не исследовали общей основы Канта, идеализма вообще: иначе они не смогли бы развивать ее дальше".*