Иди через темный лес. Вслед за змеями
Шрифт:
В тяжелом безветрии тоскливо поскрипывали ветви, шорохи и шепотки тянулись за мной следом или же звучали лишь в моем воображении. Среди редких сухих листьев я иногда замечала мелких птиц, блеклых, потрепанных. Только грудки алыми – окровавленными – пятнами мелькали в ветвях.
Сквозь ажурную крону деревьев пробился золотой закатный луч, больно ударил в глаза. Я остановилась, приглядываясь и прищуриваясь, прикрыла рукой лицо – мне снова почудилось, что впереди какой-то просвет и лес заканчивается.
– Как думаешь, волк, – обратилась я к спутнику, уже не находя сил молчать, – скоро
– Нет, – ответил мне ломкий хриплый голос. – Яга твер-р-рдила, что лес все Навье цар-р-рство занял, а ему все места мало.
Я медленно обернулась, боясь поверить своим глазам. На земле сидел вытянутый нескладный подросток, укутанный в одежду из серых волчьих шкур, капюшон-пасть скрывал его лицо. Волк… вернее, бывший волк неуверенно откинул капюшон, пригладил всклоченные жесткие волосы.
– Привет, – неразборчиво буркнул он.
8
Люди добрые, но недобрые
Вот уж не думала, что мой спутник окажется моложе меня самой! Широкоскулый, с узкими миндалевидными глазами, явно монгольского происхождения, юноша выглядел почти ребенком, хотя морщинка между бровями и придавала ему вид серьезный и угрюмый.
Несколько минут мы пристально разглядывали друг друга, немного недоверчиво, словно впервые столкнулись. Волк попытался подняться, но запутался в ногах и шлепнулся обратно на землю. Я присела рядом с ним, чтобы ему не приходилось задирать голову.
– Привет. – Я старательно изображала дружелюбие, словно заново пыталась приручить дикого зверя. Впрочем, лицемерить не приходилось – я действительно была рада тому, что мой спутник вернул себе тело. – Об имени тебя спрашивать смысла не имеет, верно?
– Верно, – с рычанием выговорил юноша. Язык его плохо слушался, часть звуков он проглатывал, словно забыл уже, как пользоваться человеческой речью.
– Долго же ты пробыл в звериной шкуре. – Я сочувственно покачала головой, наблюдая, как он пытается разобраться с непослушными конечностями.
– Долго. Вечность.
Он даже говорил отрывисто, еще до конца не вспомнив, каково это – быть человеком. Хотелось пожалеть его, обнять, погладить по волосам, но я только подала руку и помогла подняться. Волк держался неустойчиво, пошатываясь, пытался по-волчьи сгорбиться. Я понаблюдала за этим делом и вручила ему свой посох. Иначе, чуяла, далеко не уйдем.
Когда волк чуть освоился с человечьим телом и перестал спотыкаться на каждом шагу, я принялась его расспрашивать:
– Почему ты не превратился сразу? Амулет не сработал?
– Работает амулет. Он же только человечий дух скрывает. Я сам должен был шкуры сбросить, в человека вернуться. Но забыл уже, совсем зверем стал!
Волк потряс головой, словно пытаясь отогнать иное, звериное восприятие мира. Он сам еще толком не доверял амулету, постоянно прислушивался и принюхивался, забыв, что вместе с четырьмя лапами лишился и чуткого обоняния.
– Идем. Не дело на месте стоять.
На этом волк замолчал – утомился. Речь его все еще звучала невнятно,
Тем более мне было о чем подумать.
Обереги Яги уже второй раз удержали меня от непоправимой ошибки. Вывод напрашивался только один: охотник, каким бы добрым и отзывчивым он ни казался, такая же навья тварь, как и мертвая птица, похитившая мою сестру. Но вовсе не это меня пугало: в конце концов, знала куда шла, все здесь навьи твари. Настораживало другое: я не могла понять его мотивов. Втирается в доверие? Но зачем? Пытается заманить? Так нет же, он нас никуда не ведет, дорог не советует, в чащу завести не пробует. Даже волку помог… судя по тому, что на нас еще никто не набросился, не явился, учуяв запах живого человека, действительно помог. И благодарности ждать не стал, даже не намекал на нее, прекрасно зная правила.
Хочешь – не хочешь, а поверишь, что и в Навьем царстве приличная нечисть осталась, думающая не только о том, как себе пузо набить!
Вот только интуиция мне подсказывала, что верить в это нельзя.
Мы миновали глухой и темный бор с непроходимым подлеском, продрались сквозь колючки шиповника, выросшего прямо посередь тропы. Лес постепенно светлел, плавно переходил в рощицу высоких корабельных сосен с золотистой теплой корой. Идти сквозь рощу было одно наслаждение – в воздухе пахло смолой, под ногами шуршали не осточертевшие раскисшие листья, а сухая хвоя и мелкие шишки. Издали доносился звонкий колокольчиковый смех и тихий плеск волн, накатывающих на песчаную отмель. В воздухе чувствовался запах чистой речной воды и высохшей травы.
Неплохо было бы спуститься к берегу, искупаться и почистить одежду, но дорога тянулась дальше, а в сторону берега не убегала ни одна тропинка. Мне только и оставалось, что с завистью прислушиваться к смеху русалок.
– Лучше уйти отсюда быстрее, пока русалки не прибежали.
– Они так опасны?
Волк пожал плечами, не сбавляя шага.
– Яга говорила, опасны. Здесь все опасны.
Ночевать мы решили у корней высокой и старой сосны. Даже три человека не смогли бы обхватить ее ствол, а корни темными арками вздымались из земли. Пока я расчищала место для сна от шишек и веток, волк чертил охранный круг, что-то бормоча себе под нос. Очень не хватало костра, но я помнила слова охотника, что огонь только привлечет голодных тварей.
Волк снова отказался от хлеба и мяса, глянул исподлобья, но смолчал. Перекусила я быстро, настороженно прислушиваясь и оглядываясь. Ни у волка, ни у меня не было уверенности, что охранный круг сработает – охотник, в конце концов, мог и по доброй воле не переступать черту.
Где-то за лесом садилось солнце, его последние лучи окрашивали стволы сосен в янтарные и кровавые цвета. Из оврагов и низин выползали клочья тумана, грязно-серые в подступающем сумраке. Тишина становилась вязкой и осязаемой, казалось, она ватой забивается в уши и нос.