Иди полным ветром
Шрифт:
– Скажи: и мы должны исполнять долг, то есть в случае отказа открыть огонь.
Турки начали убирать паруса. «Ахиллес» дрейфовал неподалеку. Пушки его были наведены на турецкое судно. На обоих кораблях все затихло. Светила полная луна, шелестели волны.
На рассвете турецкий капитан поднялся на борт «Ахиллеса». Его сопровождал переводчик, испитой австриец.
– Передайте вашему капитану, – сказал Федор, – я должен осмотреть судно, заклепать пушки, разоружить команду и доставить вас в ближайший греческий порт.
Турок покорно
– Воля аллаха. Если греки меня не расстреляют, то уж Ибрагим-паша наверняка отрубит голову.
Шлюпки и баркас подошли к туркам. «Ак-Дениз» называлось это султанское судно. Еще несколько минут, и флаг с полумесяцем был спущен, его место занял андреевский.
Пока матросы отбирали оружие у турецкой команды, мичман Скрыдлов с двумя унтерами осматривал палубу. Австриец-переводчик и капитан следовали позади. Турок бормотал что-то.
– Господин мичман, – твердил австриец, – уж лучше бы начать с юта, там ждут вас кофе и настоящий турецкий табак.
А Скрыдлов брезгливо прижимал к носу платок:
– Тьфу, пропасть, экая вонь!
Никогда он не думал, что на военном судне может быть такая грязь. Вдруг мичман склонился над люком: он увидел не раненых турецких солдат, а… греков.
– Кто это? – строго спросил он австрийца.
Переводчик не ответил.
– Кто это? – Скрыдлов схватил капитана за шиворот.
Капитан молчал.
– Пять минут, и чтоб все пленные были на верхней палубе. – Скрыдлов поднес к носу австрийца пистолет. – Вот сигара! Ну, живо!
Пленных было больше пятидесяти. Уже неделю задыхались они в трюме. Их везли в Александрию на невольничий рынок.
– Еще есть?
Турок отрицательно замотал головой. Испитой австриец с загадочной улыбкой взглянул на Скрыдлова:
– Есть и еще, господин мичман.
– Ведите.
Австриец что-то шепнул капитану. Тот умоляюще приложил руку к сердцу.
– По их обычаям нельзя смотреть гарем, – сказал переводчик.
– Здесь русский флаг, – вспылил мичман.
– Капитан не думал, что русские будут смотреть его сераль.
Скрыдлов побагровел:
– А мы не думали, что он торгует рабами.
– Извините, – сказал турок, опять прикладывая руку к сердцу. – Я равнодушно переносил свою участь, но теперь…
– Вперед! – гаркнул Скрыдлов.
Капитан сам отворил дверь большой каюты, бросил ключ и в сердцах плюнул.
Женщины были в греческом платье, но лица их закрывали покрывала. Они сидели неподвижно. В углу каюты торчал сморщенный коротышка.
– Евнух, – с усмешкой пояснил австриец.
Скрыдлов пробормотал: «Бахчисарайский фонтан», черт возьми!» – и энергичным жестом указал евнуху на дверь. Коротышка заковылял вон. Пленницы тотчас сбросили покрывала.
– Я из Навплиона, – молвила одна, заливаясь слезами.
– Мои родные в Наварине. Спасите меня! – закричала другая.
Турецкий капитан лопотал:
– Неверность женщины неудивительна… Берите, берите… Голова пропала, мне ль жалеть две тысячи пиастров, которые я уплатил
Два дня спустя Матюшкин повстречал в море отряд контрадмирала Сахтури, сдал ему захваченный «Ак-Дениз», а сам устремился к Навплиону.
12
Вечером того дня, когда Стоддарт положил якорь близ главной пристани, в Навплион вернулся негоциант Абадиос. Поздно ночью он заперся с лейтенантом в каюте.
Мятеж на юге Пелопоннеса был делом не только Петра Мавромихали и его приспешников, но и негоцианта Абадиоса. За Абадиосом стояли сэр Даниэль Байли, английские дипломаты. И вот теперь Абадиос наставлял лейтенанта. Стоддарту надлежало тайно помочь мятежникам оружием. «Все это, господин лейтенант, должно совершить так, чтобы не навлечь подозрения русского союзника…»
В укромную бухту неподалеку от порта Алмирос фрегат пришел поздним вечером. Нигде не было ни былинки света. Лейтенант приказал спустить шлюпку, и вот уж она прихлопнула днищем.
Матросы гребли осторожно. Вода крутилась под веслами черными воронками. «Феллоу» таял во тьме. А из тьмы надвигались скалы.
Стоддарт прыгнул на берег.
– Ждите меня здесь, – сказал он унтеру. – И смотрите, не курить!
Галька загремела под его ботфортами. «Где же они, дьяволы?» – недовольно подумал Стоддарт. Сказать по правде, он предпочитал честный бой, а не эдакие закулисные делишки. Но дисциплина есть дисциплина, черт ее побери, а приказ есть приказ, будь он неладен! Стоддарт опустился на обломок скалы.
Какие-то фигуры показались на мысу. Слышно было, как отфыркивались лошади.
– Здравствуйте, капитан, – сказал кто-то из темноты на ломаном английском языке.
Поехали сперва берегом, потом свернули на тропу. Тропа вывела к селению. Белели жилища спартанцев – двухэтажные башенки. Вокруг было безлюдно. Передний всадник осадил коня у ворот маленькой крепости, нагнулся к решетчатому оконцу, негромко сказал несколько слов. Ворота отворились. На дворе раздавались голоса, звон оружия.
Петро Мавромихали принял лейтенанта в просторной комнате. Ее убранство составляли ковры и дорогое оружие, развешанное на стенах. Стоддарт сел на груду подушек. Один из его провожатых был переводчиком.
– Господин капитан, – сказал он. – Петро-бей желал бы говорить в присутствии своего сына Георгия и брата Константина.
– Пусть войдут.
Младшие Мавромихали были в богатом одеянии. У обоих на руках перстни, оба стройны и черноусы. Они сняли фески и сели на ковры. Мальчик-слуга с испуганным красивым личиком подал кофе и трубки.
Петро-бей начал говорить. Речь его была быстра. Он потряхивал гривастой головой. Петро-бей говорил, что восстание задыхается. Почему? Большинство спартанцев не хочет идти против Каподистрия. Да-да, они не хотят, чтобы этот проклятый кивернитес был заменен более достойным человеком, который, видит бог, поладил бы и с англичанами и с французами.