Идиот нашего времени
Шрифт:
Вдогонку стали в унисон играть часы из противоположных углов гостиной. Какая-то мелодия из классики. Земский не мог знать, какая — просто потому что классическая музыка для него существовала в параллельных мирах, прорываясь в действительность случайными выплесками — вот такой игрой часовых электронных начинок или ошибочными нажатиями не на ту кнопку телевизионного дистанционника. Однако игра была приятной, причем часы из дальнего угла выдавали скрипку, из ближнего — фортепиано.
У стола Харитошкин преобразился, в нем как-то сразу это стало видно, его потаенная внимательность к происходящему и к людям исчезла, он даже показался на
— Оксана! А где же?..
— Ой, Александр Иванович, пять минут. Мариночка уже доваривает.
— Ну хорошо… — Наконец уселся, и над его головой со спинки стула ощерилась пасть резного льва с золотыми клыками и позолоченной гривой, готового одновременно обхватить голову седока внушительными лапами с золотыми когтями. Все остальные тоже расселись на свои более скромные места: по правую руку Светлана Алексеевна с внучкой, по левую — Лада и Земский.
— Ну, — опять протянул Александр Иванович и, опережая Оксану, стал сам наливать себе водку из принесенной из гостиной початой бутылочки. Официантка сноровисто обошла с вином женщин.
— Мне совсем немного — я за рулем, — сказала Лада.
— Так вот же — трезвенник, он и поведет, — удивленно сказал Харитошкин.
— Он? — с неудовольствием покосилась на мужа Лада. — Он не поведет. У него прав нет. Я их порезала.
— Как порезала?
— Ножницами, — спокойно сказал за Ладу Земский. — Бац-бац и в клочья.
Тесть второй раз за вечер начал смеяться — громко, задорно, показывая пальцем то на Ладу, то на Земского и проговаривая сквозь смех:
— Ножницами!?. Ну, молодец! — Потом немного успокоился: — Выпей. Разрешаю. Дам водителя. А хочешь, наряд ГАИ пришлют, они сопроводят.
— Не надо мне ГАИ, что ты все выдумываешь!
— Хорошо, выпей. — Сам поднял свою рюмку, коротко сказал: — Ну, будем!
Смех все еще ходил по его лицу, он не мог и не хотел сразу успокаиваться. Чуть тюкнув рюмкой о фужер дочери и — уже с неохотой о фужер жены, вкусно выпил водочку, нацепил вилкой белый грибочек, вкусно же закусил и только тогда кивнул официантке. Оксана скинула с тележки большую салфетку и, своим полнеющим телом огибаясь вокруг сидевших и при этом никого не касаясь, стала ловко и тихо ставить перед каждым по блюду. И у каждого было свое блюдо, что заранее обговаривали по телефону Лада с мамой. У тестя такой порядок был заведен еще со времен его первого ресторанного бизнеса. Он сам любил покушать и гостей никогда голодными не отпускал. Перед ним водружена была широкая плоская тарелка с горкой отварных крахмалистых картошек, присыпанных укропчиком, с оплывающим на вершине кусочищем сливочного масла и пара внушительных свиных отбивных. Да еще тесть подцепил вилкой несколько тонких пластинок сала, обмазанного давленным чесноком и черным перцем и сгрузил в тарелку рядом с картошечкой, а с другой стороны, потеснив отбивные, навалил квашеной капусты и пару малосольных огурчиков.
Земскому тоже положили отбивную и картошечку — но жареную во фритюре, и скромной
Внутри Харитошкина точно оживал Собакевич, наливался удовольствием, основательностью, и было видно, как только что закусив белым грибочком, а теперь расправляясь с румяной отбивной, Собакевич, сам становясь все румянее, из самых глубин довольной урчащей утробы готовился произнести речь во славу простой, жирной и вкусной русской еды, перед которой устрицы, омары и трюфеля — сущее баловство и шулерство. Текли еще только первые минуты ответственного молчания, позвякивания вилок и ножей о тарелки и невольных редких звуков жевания и вздохов. На этот раз Земский ошибся — Собакевич открыл рот и сказал совсем не то, что ожидалось:
— Ну что, зять-нечего взять?.. — Сказал, впрочем, в раздумье, будто издали прицеливаясь к теме, да опять отвлекся на трапезу.
И тут Верочка захныкала:
— Я не хочу печенку…
— Детка, это не печенка, это фуа-гра, — сказала Светлана Алексеевна, положила вилку и поправила у внучки салфетку на груди. — Специально для тебя делали, ты в прошлый раз так хорошо кушала.
— А сейчас не хочу…
— Ой, ну не хочешь, не надо. Кушай, что хочешь.
Верочка, почувствовав слабину, тут же продолжила:
— И макароны тоже не буду, можно?
— Это не макароны, Верочка, это итальянская паста. Посмотри, как вкусно.
— А у нас в садике макароны.
— Господи, что же это у вас за садик такой… Лучше бы завели ребенку гувернантку.
— Никаких гувернанток, мама, — возразила Лада. — Ребенок должен расти среди сверстников. Мне и психолог говорил. А садик хороший, лучший в городе. — Чуть подумав, добавила: — Очень дорогой, — связывая в одно целое «хороший» и «дорогой».
— Ешь, деточка…
— Но ты же сама не ешь, бабушка! Ты только одну капусту ешь.
— Ох, Верушка, мне нельзя столько всего, иначе я стану совсем толстая…
— Как Наталья Алексеевна?
— Это их заведующая, — машинально уточнила Лада.
— Вот-вот. Что за садик… Ну, если не хочешь макароны… пасту, то и не надо.
— Мама, хватит ее баловать, — опять встряла Лада, — ее заранее спросили, что она хочет на ужин. Дома она ест все, что ей положили.
— А почему не побаловать? Тебя саму как баловали!
Женщины, и не ведая того, перебили мысли Александра Ивановича. Он ел, слегка морщась. Да вот распорядился налить еще по одной. Было видно, что ему и самому не хотелось заводить разговора с зятем. С какой стати он должен был портить себе настроение! То, что его попросила дочь и что он дал согласие — еще ничего не значило. В душе он даже злорадствовал на доченьку — получила то, что хотела. Когда-то он ее предупреждал. Почему же теперь он должен идти у нее на поводу? Все это Земский пытался угадать на его лице. Тем временем налили по третьей рюмке, но еще не поднимали. И тогда Земский сказал спокойно, даже немного вяло:
— Александр Иваныч, а у меня к вам дело.
— Дело? — удивился тесть. На его лице мелькнуло неудовольствие. Он отложил вилку и нож и внимательно посмотрел на зятя. — Ну и?
— Дадите денег в долг? Понятно, под проценты, — так же спокойно сказал Земский.
Тесть некоторое время молча смотрел на Земского неопределенным взглядом — то ли сорвется в злость, то ли изойдет желчью. Наконец заговорил пока еще воздержанным голосом:
— Однако ты ловок. Мало того, что ты хулиган. Блядун…