Идиот нашего времени
Шрифт:
— Ну и?
— В том, что не вы его поили теми напитками, которые привели к обширному инфаркту, мы с вами не сомневаемся, — Спиридонов вдруг захихикал, но тут же осекся, округлил глаза и добавил в прежнем заговорщицком напряжении: — Но они сомневаются! — Выставил вверх и чуть за свой затылок указательный палец. И повторил еще более напористым шепотом: — Они! Для них важны улики, которых масса — и прямых и косвенных. Но, главное, для них важны мотивы!.. Как видите, все манипуляции, произведенные с данным объектом, приобретают совершенно иной вес. Что навевает на определенные размышления и прочая, и прочая.
— Какие же могли быть у меня мотивы для убийства Леши Коренева, — грозно проговорил Земский, — если дарственная уже была подписана?
— В том-то
— Ну, допустим, — еще мрачнее сделался Земский. — Но подумай, какой мотив мог побудить человека вообще приобрести развалины, которые в принципе не могут принести прибыль?
— Конечно, конечно, — быстро и словно с мелкой радостью заговорил Спиридонов. — Данный жилой дом, конечно, не перепродашь и не снесешь, чтобы построить новый. Сносу он не подлежит, потому что числится в реестре как памятник истории и архитектуры. По закону его можно только отреставрировать. А кто не знает, что такое реставрация и что она стоит в два раза дороже нового строительства? Перспектив у объекта нет — вы правы. А равно нет перспектив ни у жильцов, ни у владельцев дома. Но ведь так только кажется. — Он самодовольно захихикал: — Уж кто-кто, а мы с вами хорошо знаем, как можно на данной развалюхе ваши сто пятьдесят тысяч за один месяц превратить в триста. А при известных усилиях так и во все пятьсот тысяч.
— Как? — округлил глаза Земский. — Научи.
— Будет вам, Вадим Петрович. Ради чего же вы затеяли такую громоздкую операцию?
— Ей-богу, не знаю. Научи.
— Кредит, Вадим Петрович. Вам-то уж это доподлинно известно. Кредит под залог недвижимости с вполне соизмеримым довольно-таки откатом.
— Кредит? Интересно… Я об этом как-то не думал. Надо покумекать. — Земский замолчал, опустив глаза, чтобы не видеть человека, которого, кажется, готов был избить прямо сейчас же, в своем кабинете, эта готовность созрела в нем подспудным холодным отрешением от всего того, что могло произойти после подобной выходки, и он даже несколько удивлялся себе, что до сих пор не поднялся из-за стола и не начал молотить Спиридонова озверевшими и будто бы уже до боли вздувшимися от внутреннего напряжения кулаками, а потом ногами, но все еще продолжал говорить с ним, как ему казалось, взвешенным голосом: — Мне не нравится вся эта требуха, — кажется, все еще спокойно сказал он. — Знаешь ли ты, что Коренев был моим другом. Каким-никаким, а другом. У меня друзей, как ты знаешь, не так много, но если я кого-то назвал другом… И за такие намеки… Если хочешь знать, дарственная была не совсем дарственная. Взамен он получал комнату в коммуналке в теплом доме с газом. С дарственной было проще переоформить. А денег на пропой я ему дал — это да. Уж очень он просил. Не надо было давать. Но то, что он умер, дела не меняет — комната останется за его женой. Заметь — гражданской женой. Она там будет жить с ребенком — так я решил… И старуху я тоже пристрою, она по человечески доживет последние дни.
— Не знаю, что там вы задумали со старухой, — пожал плечами юрист. — Но по поводу той комнаты, о которой вы говорите, что вы якобы хотели отдать ее Кореневу, можно ведь теперь что угодно сказать.
— Прибереги свои намеки…
— Я ни на что не намекаю, — тихо и опять же как-то жалостливо, глядя в сторону, проговорил юрист. — Я говорю без намеков: я пришел не стращать вас, а предложить для вашего дела солидное юридическое прикрытие, для чего потребуется переоформление всех состряпанных каким-то идиотом документов.
Земский замолчал, потупившись.
— Цена вопроса?
Спиридонов, не ожидая такого быстрого согласия, замер и напряженным грудным голосом проговорил:
— Работа достаточно серьезная. Поэтому десять тысяч долларов авансом. И еще десять тысяч по завершении дела.
— А губа не дура… — оживленным голосом сказал Земский.
— Все очень, очень сложно. И запущенно. — Вид у Спиридонова сделался крайне озабоченным.
Земский вновь почувствовал, как внутри — от живота и выше, к сердцу, разливается холодок.
— А не боишься иметь со мной дело?
— Вадим Петрович, мы же серьезные люди.
— А потом, когда я завершу то, что задумал, не боишься? Ведь такие, как я, не всегда делают только то, что выгодно, у меня есть еще другие мерки помимо денег.
На этот раз Спиридонов промолчал, только крупно сглотнул.
— Тогда иди, — тихо сказал Земский.
— Это согласие или отказ? — выдавил Спиридонов.
— Денег я тебе дам, — процедил Земский.
Спиридонов, заметно побледневший, собрал папку, поднялся и тихо вышел из офиса.
* * *
Через несколько дней Земский, Лада и Верочка ужинали у «дедушки Саши». Это было действо не примиряющее, а смиряющее — Александр Иванович Харитошкин снизошел до приема кругом виноватого зятя. В поселок местных богачей, который в народе называли поселком бедных, концентрируя в определении известную меру как ненависти, так и зависти, вела неширокая хорошо заасфальтированная дорога. Терема в стиле «мечта Емели», сплошь укрытые «под Европу» зеленой, красной и коричневой чешуей, выползли из пролетарского серого многоэтажья на отшиб — за трассу, по ту сторону аккуратного лесочка. Поселок не то что хотел исторгнуться из города, а скорее влезть наверх, подняться над городом, поддавив его под себя и одновременно обелиться от своего вчерашнего плебейства. Жили здесь бандитские бригадиры, архиерей, вор в законе, самые крупные чиновники из милиции, тайной полиции, прокуратуры и таможни, разбогатевшие на приватизации совслужащие, а также бывшие фарцовщики с местной дореформенной толкучки, превратившиеся в банкиров, рантье, бизнесменов, коммерсантов… Все эти люди оказались по-соседски в общем котле новой изнавозной аристократии, по родовой привычке продолжавшей жрать щи лаптем, говорить на фене и при случае давившей друг друга без малейших намеков на зачатки сострадания.
Владения тестя были обнесены трехметровым металлическим забором на пересечении двух улочек. А над забором многоугольно и пузато вздымалась высокая кровля с блестящими водостоками по углам, выписанными — Земский про это много раз слышал — из Италии. А над крышей еще три аляповатые башенки под терем. Тесть сам делал эскиз для проекта своего дома — его архитектурная фантазия выплеснулась неким полузабытым впечатлением детства, так что дом сильно напоминал городильню из дошкольной книжки с картинками. Из башенок две были бутафорские — нежилые, третья посередине — жилая. Полукруглые своды окон, сомнительной эстетики декоративные кирпичные выступы из стен, круто поставленные скаты, ну и, конечно, цвет кровли — под Емелины представления о прекрасном — ярко-красная.
Над воротами поворачивалась камера слежения в бронированном корпусе. Ворота автоматически открылись, Лада, а за рулем была она, въехала на довольно просторную покрытую декоративной плиткой площадку. Сюда на ночь из клеток выпускались два крупных молчаливых черных пса с толстыми мордами и маленькими тупыми глазами, и они до утра бегали вокруг дома. Земский не знал их породы, ему раза два называли, он тотчас забывал за ненадобностью. Но он помнил, что псы обучены без бреха вцепляться человеку в горло, и во время своих редких визитов к тестю, проходя двориком, инстинктивно косился вправо-влево.