Идол
Шрифт:
— Мы решили сделать вам медикаментозное прерывание, так безопаснее для вас. Это более щадящий метод.
— Это были не успокоительные? Зачем?! Зачем вы это сделали? Остановите это, пожалуйста! — кричу, надрывая горло, чувствуя, как начинают неметь губы и трястись руки. Из меня уходит жизнь, и я ничего не могу с этим сделать. — Зачем вы меня обманули?! — это было последнее, что я сказала доктору, но ответ так и не получила.
В голове опять возник образ девочки с серыми глазами. А она была очень красивой, и очень похожей на Богдана.
Была…
ГЛАВА 8
Алиса
Долгое
Я вернулась из клиники неделю назад и до сих пор не понимаю, зачем существую. Надо что-то делать, хотя бы простые движения: ходить, говорить, есть, пить, принимать душ… но я не вижу в этом смысла. Знакомая мамы выписала мне больничный на две недели. По словам мамы — «чтобы прийти в себя». А я стану прежней? Нет. Теперь я вообще не понимаю, какая я настоящая. Говорят, проще найти виновного, иногда даже необходимо кого-то обвинить в своих бедах — так легче. Но в моей ситуации никто не виноват, кроме меня самой.
Я сама нарисовала образ Идола и влюбилась в него. Я сама напросилась на встречу и близость. Я не приняла таблетку. Я позволила убить ребенка. Мама не причем, я всегда могла сказать «нет». Богдан тоже не виноват, для него я никто. Поэтому приговор в этом деле вынесен мне. Пришел час расплаты и выбор наказания. Я хочу смертную казнь. Мое преступление не такое тяжкое, возможно, у него есть смягчающие обстоятельства, но я не вижу больше смысла существования. Моей душе хочется вечного полета. Я хочу в другой мир с другими жизненными ценностями, где нет горя, предательства, боли и цинизма. Я хочу вечный покой.
Сажусь за старое расстроенное пианино в своей комнате. Открываю крышку и ударяю по клавишам, создавая режущий звук. Я не знаю, что сподвигло меня начать играть. Наверное, я устала плакать. Не могу больше выносить давящей на меня тишины. Но, скорее всего, разрывающая душу звенящая пустота и бессодержательность, сидевшая во мне последнюю неделю, которую чем-то надо заполнить. Пальцы пробегаются по клавишам и сами собой начинают играть один из грустных ноктюрнов. Закрываю глаза и вижу пред собой ливень, льющийся стеной из серых туч. Шквалистый ветер гнет деревья к полу, люди прячутся по домам, спасаясь от непогоды. Только маленькая девочка с растрёпанными волосами медленно бредет по дорожке, волоча за собой грязного плюшевого медведя. Музыка из-под моих пальцев становится громче и жестче. Девочка кажется мне знакомой, как будто я ее видела раньше. Она была частью меня, а теперь уходит в неизвестность, в небытие под проливным дождем и шквалистым ветром. Сердце разрывается — я никак не могу вернуть ее назад. Потому что этой
Со всей силы, напрягая пальцы, начинаю хаотично бить по клавишам, издавая ужасные режущие слух звуки. Бью, бью, отбивая пальцы и ладони, пытаясь выгнать эту девочку из своей головы. Зажмуриваюсь, мотаю головой, но в моем больном воображении девочка оборачивается и смотрит на меня невероятно серыми глазами. Глазами Богдана! Глазами того, кого я хочу забыть! Но это сильнее меня… По щекам опять катится теплая влага, капает на клавиши. Это уже не слезы, это остатки души, которая выходит из меня, оставляя вакуум.
— Алиса! Что ты творишь?! — мать забегает в комнату и отрывает мои ладони от клавиш, захлопывает крышку пианино.
Я сломалась. Впадаю в оцепенение. Мать что-то говорит, говорит, обнимает меня и плачет вместе со мной, но я ее не слышу, в моей голове нарастает гул. А потом меня кидает в неконтролируемую агрессию. Я ненавижу мать, ненавижу Богдана и весь мир. Но еще больше я ненавижу себя… А потом слышу треск… жуткий звук надлома. Так умирают надежды и иллюзии. Душа умирает, а тело остается жить в вечной звенящей пустоте.
Резко встаю, отталкивая мать. Нет, я ни в чем ее не виню и даже не упрекаю за то, что по ее настоянию меня обманули в клинике и подсунули таблетки. Я никого не сужу. Просто для меня больше ничего и никого не существует. Потеряны все ценности. Иду в ванную, умываюсь, не смотря на себя в зеркало — мне все равно как я выгляжу. Собираю растрепанные волосы в хвост, натягиваю толстовку и джинсы и иду в прихожую.
— Ты куда? — растерянно спрашивает мать.
— Прогуляюсь, — спокойно отвечаю и накидываю куртку.
— Подожди, я с тобой!
— Не надо, я ненадолго. Душно дома, хочу на свежий воздух.
— Тогда в магазин сходи, купи себе, чего хочешь, — мать торопливо вынимает из сумки крупную купюру и всовывает мне в руки.
Прячу деньги в карман. Потому что они мне пригодятся. Хватаю свою сумку и выхожу из дома.
На улице кружит красивый снег. Огромные хлопья попадают на ресницы, застилая глаза. Дышу полной грудью, но кажется, что вдыхаю серную кислоту. Горло жжет и болит, словно у меня ангина. Хочется пить и спать, но домой неохота. Присутствие и причитания матери давят на меня. Прохожу в уютную кофейню, заказываю большой стакан капучино и отворачиваюсь к окну, рассматривая красиво танцующие снежинки. Мне приносят напиток, и я грею замерзшие ладони о стакан. Не знаю, сколько так сижу в полной прострации, завороженная снегом и мелькающими людьми за окном. Раньше я жила мечтами о будущем, постоянно что-то планировала, выстраивала в голове завтрашний день, о чем-то фантазировала. А сейчас во мне пустота, ни одной мысли. Разве так бывает?
Напротив кафе ювелирный брендовый магазин. Улавливаю знакомую спортивную машину и всматриваюсь в нее. Из машины выходит мой Идол. Как всегда, статный, сильный, красивый, в одном свитере, несмотря на снег. Белые снежинки падают на его голову, и он смахивает их, рукой проводя по коротким волосам. Следом за ним из машины выходит его девушка. Красивая, высокая Юлиана. Она откидывает шикарные волосы назад, поправляет белую шубку и подходит к Богдану. Он обхватывает ее за талию и заводит в ювелирный.