Идол
Шрифт:
– Эй! Я могу быть сложной личностью.
– Которая, - перебивает он меня, - завоевывает музыкальный мир своим уникальным голосом. Вот и всё, что они узнают. Потому что ты покажешь им лишь это.
– Я просто хочу быть собой.
– Ты не понимаешь. Ты являешься собой. Просто другой версией себя. Это броня, Либби. Если ты отдашь им всю себя, мир выпьет тебя до дна. Но если будешь ходить на эти мероприятия и вести себя, как часть - то, что все они делают точно также - у тебя появится определенная свобода. Это не настоящее. Потому что это поддельная ты: ненастоящую
Я размышляю над его словами. Мои внутренности всё еще окружает дыра одиночества.
– Так поступает и Киллиан?
Взгляд Скотти становится резче.
– Не с тобой. Или его близким окружением. Но ты должна была заметить разницу в том, как он ведет себя со всем остальным миром, - рука Скотти тянется к телефону, который он оставил лежать на сидении.
– И у него были годы практики. Он знает, как много может отдать, не потеряв себя.
Я не так в этом уверена. Он потерялся, когда я нашла его на лужайке. Я видела, как он пришел в себя снова, видела, как тени покинули его глаза. Вместе мы были счастливы, уверены и живы. И я его покинула. Точно так же, как и он меня.
Вдруг мне больше не хочется разговаривать. Я просто хочу забраться в кровать и спрятаться под одеяло, делая вид, что не тянусь постоянно к тем, кого нет рядом.
Скотти прав. Минуют дни, но легче не становится. Это не совсем весело, но и не настолько мучительно, как я себе воображала. И когда я выступаю, даже самостоятельно, восхищение зрителей - прекрасно. Киллиан был прав, это вызывает зависимость и почти также приятно, как секс с ним. Но я знаю, что эта капля удовольствия лишь на какое-то время. И хотя я чувствую себя на своем месте, что-то всё равно не так. Я не могу убрать пустоту внутри себя - пустоту, которую не испытывала ранее.
Неделю спустя Скотти оставляет меня, чтобы проверить, как там Килл-Джон в Лондоне. Мне приходится задействовать всю волю, чтобы не умолять его взять меня с собой. Бренна остается со мной вместо него. И хотя я скучала по ней и полюбила ее общество, ее присутствие - еще один шип в мой бок. Всё это время она была с ребятами, с Киллианом. Я постоянно хочу спросить о нем. И постоянно сдерживаюсь. Зовите это гордостью, но не хочу слышать о нем из вторых уст.
Сегодня вечером Бренна ведет меня в клуб. Я ее не виню. Так ребята расслабляются после работы. А я? Я бы скорее играла на гитаре у себя в номере.
В этом месте даже пол вибрирует от громкости музыки. Тела извиваются, смех раздается разрозненными импульсами. Повсюду красивые люди, одетые с иголочки и с идеально отрепетированными улыбками, широкими и наигранными, глазеют друг на друга. Наблюдай и находись под наблюдением.
Ненавижу это. Тоска по родному крыльцу дома поражает меня так сильно, что боюсь задохнуться.
– Я не могу здесь оставаться, - говорю Бренне.
Она кивает.
– Слава богу. Правда, я начинаю ненавидеть это дерьмо.
Мы разворачиваемся, и Бренна вызывает нам машину.
Возвращаясь в свой люкс, я долго принимаю душ. Кажется,
Бренна приветствует меня коктейлем. За всё это время она приготовила для меня слишком много подобных коктейлей на вечеринке жалости к самой себе. Я принимаю бокал из ее рук, мои пальцы касаются его прохладной поверхности, когда волна тошноты накрывает меня столь резко, что сгибаюсь пополам.
– Я не могу, - плачу я, скрючиваясь на полу.
В одно мгновение Бренна опускается на колени рядом со мной. Ее рука круговыми движениями растирает мою спину, пока я пытаюсь восстановить дыхание.
– Что такое, Либс?
– Боже, не зови меня так, - я не могу слышать прямо сейчас то прозвище, что мне дал Киллиан.
– Ладно. Ладно, - она продолжает успокаивать меня, словно я окончательно свихнулась.
Глубоко вдыхая, убираю волосы от лица и сажусь на пол. У ковра имеется пушистый слой, как и у большинства отельных ковров. Я обнимаю себя за колени.
– Извини. Я не собиралась сходить с ума.
Бренна копирует мою позу, ее высоченные каблуки втыкаются в ворс.
– Подобное меня не волнует. Я беспокоюсь о том, из-за чего ты сходишь с ума.
– Не знаю, - я вытираю слезящиеся глаза.
– Я только что видела, как сама пила напиток за напитком. Так же, как делал мой отец. Так обыденно, словно не велико дело...
– Ты - не твой отец, - возражает Бренна.
– И ты далека от алкоголизма. Поверь, я видела многих алкоголиков на своем веку.
Пытаюсь улыбнуться, но не могу.
– Что такое, Либби? Расскажи мне.
Я рассеяно тру колено большим пальцем.
– Гитара была у меня в руках еще с тех пор, как я научилась писать. Я никогда никому этого не рассказывала. Но это так. Музыка была способом общения в моей семье. Родители умерли, и я просто отпустила ее. Пока не встретила Киллиана.
Я поднимаю взгляд на Бренну.
– Моя мама не хотела для меня этой жизни. Она думала, что это слишком сложно, бездушно. Как и папа. Но он считал, что такая жизнь вызывает слишком сильную зависимость. И я рассказывала тебе, что сопротивлялась тому, чтобы оказаться здесь, так как боялась и стеснялась. Но они постоянно предупреждали, что если я попытаюсь так жить, то потеряю себя.
– Либби, - тихо произносит Бренна.
– Опыт твоих родителей не должен стать твоим. Чего ты хочешь? Если хочешь уйти и вернуться в деревенский домик, ты можешь это сделать.
Закрывая глаза, я могу увидеть золотой прибрежный свет, что проникает сквозь старые окна дома бабушки, изношенные половицы, потертый сельский стол, на который я ставила тарелку с печеньями для Киллиана. Эхо его смеха преследует мои воспоминания.
– Я была там в отпуске, - говорю Бренне.
– Это была ненастоящая жизнь.