Идолов не кантовать

Нуриев Сергей

— Извини, но… мнэ некогда. Очень спешьу, — смущенно пояснил эфиоп и покосился в угол.

Только теперь чекист заметил, что в комнате молодоженов произошли существенные перемены: со стен исчезли коврики, открытки и календари, шкаф и полки опустели; на кровати, свернутый в клубок, лежал только голый полосатый матрац. Не было ни штор, ни подстилок, ни даже лампочки. Все это добро, связанное, упакованoe, уложенное в чемоданы, громоздилось в углу.

— Ты что, решил жену обчистить? — удивился Потап.

— Нэ-э, —

мотнул головой подмастерье. — Она тут, обходыной лист подписывает.

— Обходной? Вы что, переезжаете?

— Переезжаем, — подтвердил Гена.

— На новые квартиры? Чудненько. Уж не к родителю ли твоему? А то учти — места там мало. Спать придется в коридоре.

— Потап, — молвил эфиоп, все больше стесняясь. — Потап, ми насовсэм переезжаем.

— И где же вы нашли себе пристанище?

— В Мюнхен, к тете поедем… Она меня зваль… Устроит меня в пивной бар… и Люду… Мне в Харьков уже визов пришель…

Наступила гнетущая тишина. Мамай долго и недоверчиво осматривал компаньона и наконец тихо спросил:

— Когда же… в путь?

— Сегодня. Ночним поезд.

— Ты что — дурак?! А сокровища! Остались считанные дни!

— Я нашель сокровища, — спокойно сказал Гена.

— Что?! — оторопел кладоискатель. — Где?

— Здэсь.

— Где — здесь? Где — здесь? — закричал Потап, принявшись трясти эфиопа. — В общаге? Ты нашел бюст Ленина? Без меня?!

— Это не Лэнин. Это Люда.

— Какая еще Люда?

На секунду Мамай остановился, быстро соображая. И уже в следующую секунду выражение испуга на его лице сменилось сарказмом. Почтительно склонив голову и пожав товарищу руку, он сказал:

— Примите заверения в моей безграничной зависти.

Уловив в его голосе ехидство, подмастерье насупился.

— Да, сокровища! — визгливо заявил он.

— Она-то? О да! Ты стал просто неприлично богатым человеком.

— Если би ты зналь!.. Если бы ты испыталь это счастие — быть с ней!..

— Можешь не объяснять. Скажу тебе как мужчина мужчине, подобное счастье я уже испытывал. И даже много раз. Но, как видишь, дохода мне это не принесло. Одни убытки. Хотя, конечно, дело стоящее. Никто не спорит. Но к чему такая спешка? Ты не хочешь взять к своему счастью небольшой довесок? В виде золотой болванки, а? Может, прихватишь в нагрузку?

— Мнэ ничего не надо, — потупившись, проговорил Гена. — Я нашель свое счастие в любви.

— И ты отказываешься от своей доли? — не поверил бригадир.

— Мнэ ничего не надо.

— Идиот.

Поверить не могу, что связался когда-то с таким идиотом. — В полном смятении Потап присел на стопку книг и торопливо закурил. — Сценка из детской сказки: один дядя уговаривает другого взять царевну и полцарства в придачу, а тот берет только царевну. Даже ребенок догадается, что здесь что-то нечисто. Либо второй дядя выжил из ума, либо он хочет заграбастать все царство. А, Гена? Ты что выбираешь? Открой мне глаза, а то у меня на твой счет возникают подозрения. Слушай, а может, ты вообще не веришь в успех предприятия?

— Верьу, — не сразу ответил эфиоп, — поэтому и уезжяю… Я боюсь. Я боюсь, что когда ми добудем вождя — нас арестуют. Слишьком там много золота, слишьком… Это опасно… А у меня теперь семья. И я хочу когда-нибудь еще увидеть родина… и маму… с папом… Извини…

— Да пожалуйста, — пожал плечами Потап. Мне же больше достанется. А я теперь и без тебя обойдусь. Проваливай, кто тебя держит.

В комнату, создав сквозняк и громко стуча каблуками, вошла Семенная-Малаку. Весь ее решительный вид говорил о том, что она собралась в дальнюю дорогу. Подбоченясь, она пересчитала сумки, строго велела мужу поторапливаться и только потом заметила гостя.

— Здравствуй, Потапчик, — сказала Люда.

— Здорово, Люська, — так же фамильярно отозвался Мамай.

— А мы вот уезжаем. В Германию.

— Привет тете.

— А ты не собираешься бросать эту дыру?

— Собираюсь, когда решу кое-какие формальности.

— По-моему, здесь совершенно нечего делать. Геннадий, одевайся же, сейчас придет машина.

Далее пошел беспорядочный, суетливый разговор о том, что и как следует грузить, чтобы ничего не раздавить. Не скрывая своего презрения к подобным глупостям, бригадир встал, растоптал окурок и не спеша вышел…

В час ночи неожиданно опустился туман. Исчезло небо. Сгинул город. Границу мирового пространства можно было определить только по семафорам. Холодно мерцая, к ним тянулись рельсы и, дотянувшись, пропадали. Соблюдая меры предосторожности, к концу света нехотя полз маневровый локомотив. Пассажиры разрозненными группами вливались в здание вокзала. На первой платформе восточной стороны стояли кладоискатели и, стараясь не смотреть в глаза друг другу, прощались. В некотором отдалении от них, охраняя пожитки, маялась Люська.

— Вот тут у меня тридцать марок осталось, — сказал Потап, сунув эфиопу свои последние деньги. — Возьми, купишь себе мороженого.

— А ты как?

— Мне они уже ни к чему. Скоро я буду обречен на богатство и власть, — невесело произнес кладоискатель, пристально посмотрев куда-то в туман, словно надеясь разглядеть там надвигающиеся на него власть и богатство.

— Что же ты будешь делать? — с беспокойством спросил Тамасген.