Иду на свет

Акулова Мария

Жалеть здесь нечего.

И хранить тут нечего.

— Сложности есть, я не отрицаю, но мы не думаем…

В переговорную, в которой когда-то сам вот так сидел за длинным овальным столом на планерках, Данила заходит без стука.

Его тут, очевидно, не ждали. А он «рад» видеть каждого.

У доски с какой-то ебучей презентацией, держа указку в руках, стоит Игнат. Внешность — копия отца. Нутро — ржавчина и гниль.

Его слушают внимательно те, кто не брезгует каждый день подавать руку. Кто не побрезговал когда-то кинуть Лену с Сантой на деньги. Кто прогадал, сделав ставку

на ушлепка.

Среди присутствующих — Макар. Среди присутствующих — Максим…

Единственный, кто на Данилу реагирует чем-то другим, кроме удивления.

На пухлых губах расцветает гадкая, сука, ухмылка…

Он откладывает карандаш, который держал в руках, откидывается на спинку стула…

Найдя взглядом его, дальше Данила уже не идет.

Ему посрать, кто будет свидетелем. Партнеры, инвесторы… Да в жопу…

— Ты сдохнешь, сука…

Он говорит, абсолютно отдавая себе отчет в каждом слове. Делает два шага к столу, берется за спинку стула, подвернувшегося под руку. Знает, что грохота будет больше, чем увечий, но у него терпения не хватает смотреть на эту рожу.

Стул летит четко в цель.

Не ожидавший подобного Максим прикрывается руками и отталкивается…

Запущенный Данилой стул отскакивает от локтей, а сам Наконечный грохается со своего…

— Ты что творишь? Кто пустил?!

Первым в себя приходит Игнат. Начинает истошно орать. Будто сам не знает… Будто мог бы остановить…

Максим пытается встать на ноги, ему даже кто-то помогает, но Данилу остановить — нет. Все следят, как обходит стол. А потом — как кулак выбивает воздух из легких. Максим больше не улыбается. Только став — сгибаетстя вдвое, пытается схватить новую порцию…

Но это сложно сделать, когда тебя вздергивают и тащат к окну. Когда на шее хват, когда выжигают глазами…

— Сука ты… Говно собачье… Ты беременную напоил и изнасиловал. Понимаешь вообще? Мою. Беременную. Жену.

— Иди нахер, придурок… — Максим старается оттолкнуть, но получается наоборот — Данила сдавливает сильнее. Дает пощечину. Это не больно, зато унизительно. — Какое «изнасиловал»? Какая нахер «жена»? Ты облолбался?

— Сука… — У его вопросов нет шансов получить ответы. Данила жмурится на секунду, потому что перед глазами красные пятна. Потом снова бьет телом о стекло. Если вылетит нахер с этажа — не жалко. Ни себя, ни его. Он убить готов. Непонятно, на чем держится. — Какая ты сука… Ты даже слабому, блять, проигрываешь… Ты даже ей в ноль… Она — человек, а ты — гнида. Ты когда сядешь — тебя же долбить будут без спросу и разбору. А я каждому, блять, премию… Или как? Ты себе планировал долгую и счастливую? Так вот, сука… Её не будет.

В живот Максима врезается новый удар. На сей раз Данила не держит уже — отпускает. Дает согнуться. Пинает ногой под подвернувшийся зад, отправляя за новой встречей со сваленными на полу стульями…

Максим так что-то выражает матом, но Даниле, в принципе, посрать. Он привычно оттряхивает руки, смотрит с отвращением.

Потом обводит взглядом публику. Она измулена. Она в замешательстве. Взрослые мужики, которые многое в жизни повидали, сейчас разобраться не больно-то могут. За столом сидят партнеры. Люди, которых Пётр считал друзьями. Люди,

на глазах которых точно так же рос юрист-Данила.

Они не дураки. Два плюс два сложат.

Поэтому Данила разворачивается, смотрит уже на Игната.

Тот так и не шелохнулся. Сжал указку. Багровым стал. На этом — всё…

— Чтобы меня унизить, вы дали этому уроду сестру свою изнасиловать. Сестру, блять, свою. Родную, сука, кровь… Просто, чтобы эта куча дерьма доказала, что проебывая мне все дела — он остается в чем-то хорош. Он сядет. Я обещаю. Но и вы, две твари, жить не будете. Кто за вас заступится? Кто плечом к плечу встанет? Кому вы нужны? Ей были бы, если бы не стали такими уродами. А так… Я вас утоплю, а вам никто руку не подаст. Если вы не избавитесь от этих уродов, — Данила обернулся, проходясь взглядом по задумчивым лицам, — Я Лексу уничтожу. А так — только их. Надеюсь, понятно…

— Пошел вон отсюда…

Игнат выгоняет тихим, полным ненависти голосом, а Данила только усмехается…

Долго смотрит на Максима, который занят попытками поправить одежду. Он унижен. Он напуган. Он в голове крутит, как бы объясниться, и как парировать действия и слова Данилы…

Но только никак. Прийти ему нужно было, чтобы хотя бы немного себя выплеснуть. Чтобы голова холодно варила. Чтобы действия были эффективными, а не на эмоциях.

— Вы его предали. Оба. Он бы вас в жизни не простил. Он вас и после смерти за это не простит. Он вас просил. Её. Защищать.

Данила почему-то уверен, что так и было. Реакция братьев это подтверждает. Игнат кривится, Макар, не выдержав, отворачивается. Отходит к окну, там и остается…

— И вы его предали.

А потом глаза отводят те, по ком скользит взгляд Данилы.

— Он никогда за деньги не цеплялся. А вы на деньги повелись. Выиграли? Они вас и задушили. Избавьтесь. И на могилу сходите. Покайтесь хоть.

Очень хочется плюнуть, но к черту театральщину.

Сказано всё, можно идти.

С хлопком закрыть дверь в комнате, в которой ещё долго будут молчать.

Идти по тихому коридору, слыша свои же шаги.

Судя по размеру глаз девочки за стойкой, она тоже впечатлена.

Просто взглядом провожает его, идущего к лифтам.

И снова кнопка. Снова ждать.

В грудь больно врезается кольцо Санты. Под ним сердце бьется так, что вот-вот вылетит.

— Дань…

Бьет даже по ушам, поэтому Данила пропускает шаги следом. Дергается, когда в его локоть вжимаются пальцы.

Оглядывается…

— Ты тоже хочешь по морде? — во взгляде подошедшего Макара ни намека на уверенность, не говоря уж об агрессии. Он одергивает руку, поднимает обе, отступает…

— Не горячись, Дань… — просит примирительно. Просит… — Не горячись…

Смотрит в глаза, ждет…

А Данила его ненавидит, и себя ненавидит… Потому что улавливает сходство с Сантой. Вот как так вышло? Как вообще?

— Что? — спрашивает устало, закрывает свои глаза. Слушает сердце. Тух-тух. Тух-тух. Тух-тух. Тух…

— Он её не трогал…

Сердце замирает. Глаза открываются.

— Он урод, но осторожный. Сам хвастался по-пьяни. Подсыпал наркотик. Он балуется… Она…

— Не «она». Санта. Сестра твоя. Не. «Она».