Иегудиил Хламида
Шрифт:
– Экий ты глупый, Санька!
– сказал Алексей Алексеевич.
– Чего понравилось? Завтра в газете прочтешь. Неси! Не балуйся!..
Санька жалко хлюпнул носом:
– Я не балуюсь... Да ведь это он про кого?..
– Про ворону! Иди, иди!
– И Алексей Алексеевич, вернув листок мальчишке, заковылял дальше.
– Ладно! Я так этого не оставлю!
– пробурчал Санька.
Он
– Ай-яй! Своих начинаешь в газете протаскивать! Зачем про меня написал? Нарочно, что ли, я царю в нос угодил? Я в ворону метил...
– Бывает. Метил в ворону, а попал в корову. Да, братец, ничего не попишешь. Мы с тобой теперь, Санька, оба - государственные преступники!
– Сам такой и меня таким хочешь сделать?
– Непременно.
– Зачеркни про ворону...
– Не могу. Факт отрадный. А печать должна отмечать отрадные факты.
Санька заморгал, снялся с места и с ревом побежал вон из "кафедралки".
Бубновый туз
Настала вечерняя прохлада. В Струковском саду оркестр играл вальс. В том же саду, в летнем помещении дворянского собрания, над самой Волгой, готовились засесть за карты вице-губернатор Кондоиди, жандармский полковник Гоглидзе, казначей Уповатьев и молодой чиновник особых поручений при губернаторе Кругликов.
Утреннее дурное настроение как будто оставило Владимира Григорьевича. Он с удовольствием сжал пальцами свежую колоду и слегка согнул ее; обложка лопнула, расселась, и колода вылупилась сразу. Стасовав карты, Кондоиди привычным жестом игрока распустил карты широким веером по зеленому сукну. Партнеры вынули по карте. Кондоиди последним открыл бубнового туза.
– Вам сдавать, ваше превосходительство, - сказал Кругликов.
Кондоиди поморщился. И здесь птица! В другой день он не обратил бы внимания на привычный рисунок бубнового туза с гербом Воспитательного дома. Герб изображал птицу пеликана над гнездом птенцов. Согласно сказке о пеликане, он вырывает куски мяса из собственной груди, чтобы напитать голодных птенцов.
– Кстати, о птицах, - заметил чиновник особых поручений.
– Сегодня насмешил нас Мымрецов...*
_______________
*
"Будка".
– Кто?
– А мы так зовем городового у нашего подъезда. Представьте себе, на памятник села ворона. Мымрецов счел это за непорядок. Покинул пост и стал шугать ворону. А ворона не слушает... Тут подбежал мальчик и кинул в ворону камень.
Руки у Кондоиди похолодели. Кровь прилила к сердцу...
– И что же?
– Ворона улетела.
– А городовой?
– Арестован при части на трое суток за то, что покинул пост.
– А мальчишка?
– Мальчишка? Убежал.
Кондоиди с злобой разорвал бубнового туза пополам. Жандармский полковник посмотрел на него внимательно и подозвал слугу:
– Дай, братец, новую игру.
– Простите, господа! Я вас оставлю на минуту, - сказал Кондоиди, вставая.
Он вышел в коридор клуба и покрутил телефон.
– Станция? Говорит вице-губернатор. Дайте редакцию "Самарской газеты". Редакция? Говорит Кондоиди. Я разрешил вам сегодня напечатать фельетон Хламиды - там что-то такое о птицах... Так вот. Я дружески советую вам эту вещь не печатать... Всю, конечно... Дыра? Там у вас есть прекрасное стихотворение о соколе Максима, конечно, Горького. Я разрешил... Не влезает?.. Ну, тут я вам ничем не могу помочь.
* * *
Номер газеты пришлось переверстать. "Песнь о Соколе" была помещена в "исправленном виде".
Иегудиил Хламида не знал об этом. Еще до заката вдвоем с Катей Волжиной он уехал высоко вверх по Волге - выше Барбашиной поляны. Там они из прошлогоднего плывуна соорудили под скалистым обрывом огромный костер. Пламя вздымалось вверх столбом. Катя сидела на камне поодаль от огня, кутаясь в хламиду Пешкова. А он в белой рубахе, освещенный, как в театре, алыми отблесками костра, декламировал Кате стихи о горной фее и маленьком чабане.
Санька ликовал, когда узнал, помогая метранпажу верстать номер, что случай с вороной не печатается.
– Ты-то чему рад?
– сердито спросил Саньку метранпаж.
– Да ведь как же: то сокол, а то ворона. Сокол-то, чай, лучше.