Иероглиф
Шрифт:
Третье создание своего капюшона не сняло, но его редкие телодвижения не понравились и насторожили Максима. Не то чтобы они были совсем уж странными, но было в них нечто нечеловеческое, не соответствующее возможностям человеческой анатомии.
Обмен фразами между эльфами, как их обозвал Максим, был совсем коротким, но очень содержательным.
– Обманем?
– предложил мегацефал тонким детским голоском.
– Соблазним?- томно выдохнула блондинка и приспустила е плеч свои плащ, обнажив нежную, светящуюся кожу.
– С-с-съедим?
– невнятно прошелестело из-под капюшона таинственное существо.
Троица переглянулась, а Максим с давно забытым чувством ужаса смотрел, как плащ на женщине соскальзывает все ниже и ниже, а черная ткань гиганта встопорщивается какими-то невообразимыми выступами и буграми. Но карлик осторожно положил ручонку на бок чудища, а другой попытался привести женщину, в опрятный вид.
– Вы что же, братишки, сестренки, не видите, - кивнул он на Максима. С ним у нас ничего не получится. Это же Бумажный Человечек.
Пробуждение
– - Что-то совсем есть не хочется. Давайте-ка, ребята, по домам, а меня подбросьте к Казначейству.
Вика и Максим согласно кивнули, сгребли со стола папки и компьютер, Павел Антонович взял свой фонарик, и они пошли прочь из этого дома. Машина стояла на том же месте, где Максим ее и оставил, только к водительской двери сейчас прислонилась скатившаяся с помойки шальная автобусная шина. Максим оттащил ее снова на кучу и внимательно осмотрел пострадавшую дверцу. Вмятины, к счастью, не получилось - бронетехника все-таки, и успокоенный Максим сел за руль. Когда он разворачивался перед домом, ему показалось, что в одном из окон виднеется тусклый свет, но он ничего не рассказал попутчикам - психоанализ собственных сновидений его не интересовал. Он тем же маршрутом вернулся к мосту, только теперь машин и прохожих на улицах почти не было, а на перекрестках встали танки и сооружались баррикады. Собаки все еще стояли на посту, но Павел Антонович предъявил старшему караула какой-то пропуск, и их не стали Досматривать и обнюхивать. Перевалив через мост под бдительное гудение "Черной акулы", они углубились в череду монументальных административных зданий, блиставших электрическим светом, лишь слегка испачканным странными тенями на чистых окнах от кипевшей внутри загадочной жизни. Улицы здесь всегда убирали, и не было никакой необходимости внимательно глядеть на полотно дороги, чтобы не врезаться в какое-нибудь бревно или не въехать колесом в раскрытый люк. Еще умиляло обилие работающих светофоров, торчащих к месту и не к месту на перекрестках, пешеходных переходах (что было понятно), и прямо посреди пустых улиц, где не было не только пешеходов, но и куда не выходили никакие двери только гладкие, глухие фронтоны домов из черного гранита. Максим здесь не очень ориентировался, и Павел Антонович показывал ему куда нужно сейчас свернуть и заставлял останавливаться на красный сигнал светофора, даже если рядом не было ни пешеходов, ни машин.
Разглядывая бюрократический форпост города, Максим гадал - где же спят все эти работники бумаги и карандаша, рабы приказа и параграфа, специалисты крючкотворства и волокиты, гении ненужности и бесполезности. Никаких транспортных сообщений этого места с остальным городом не наблюдалось - ни общественного или служебного транспорта, ни личных автомобилей, а также вертолетов, самолетов, паромов или подводных лодок. Жилые дома здесь тоже отсутствовали. Так где же проводил ночи, вечера и выходные "золотой фонд" нации? На рабочих местах, обложившись папками, делами, письмами, бумагами, бланками, анкетами, калькуляторами и компьютерами? Или в подвалах, на теплых трубах отопления в компании общительных крыс? Или они уплощались, сворачивались и складывались все в те же картотеки и дела?
Здание Казначейства представляло собой увеличенную копию пирамиды Хеопса, построенную из белого мрамора и тонированного стекла. Она не то чтобы возвышалась на фоне других небоскребов, она просто их подавляла своей массивностью, основательностью и несокрушимостью. К ярко освещенному подъезду вела широченная лестница, блестевшая от дождя в ослепительных лучах прожекторов. По ней спускались и поднимались люди, и на фоне пустынности остального города здесь была просто толчея.
– Павел Антонович, возьмите меня с собой,- вдруг Попросила Вика.
Павел Антонович ничего не ответил, только кивнул. Так же молча он пожал Максиму руку, и они выбрались под дождь. Максим смотрел, как парочка поднимается по лестнице и исчезает в Казначействе, а затем открыл пошире ветровое окно и попытался разглядеть на самой
На этот раз он решил не лениться и, достав из багажника туго свернутый брезент с нашитыми по углам веревками, кое-как растянул его по крыше машины и привязал к приваренным у днища крючьям. Похлопав трудолюбивый броневик по теплому боку, он вошел в свой подъезд и стал подниматься по лестнице. В его развороченном почтовом ящике, который он сам ломом и привел в такой вид, чтобы туда не кидали бомбы, лежала завернутая в белую бумагу коробочка, перехваченная крест-накрест двумя резинками от денежных пачек. Он понюхал подозрительную посылку, но взрывчаткой и не пахло. Ощупав ее, он так и не пришел к определенному мнению - выбросить ее прямо сейчас, или все же открыть. Домой ее нельзя было тащить в любом случае - первая заповедь выживания гласила: "Не приноси в крепость незнакомые вещи". Троянцы на этом и погорели. Максим стал прикидывать - что же такое смертельное может в ней притаиться? Скорпион - но внутри все было тихо, ничего не двигалось и не шуршало, отравленная игла - но ни ядом, ни железом также не пахло. Он содрал бумаж ную обертку, под которой оказалась пластиковая ко робочка с золотой дискетой внутри. Так, становилось еще непонятнее.
Войдя в комнату, он не раздеваясь и не разуваясь как есть в мокром плаще и грязных ботинках, рухнул на яростно взвывшую кровать, дотянулся до плеера вставил дискету, снял очки и надел наушники. Через секунду он спал, а в его уши вливался тихий вкрадчивый голос.
Глава 3
КАССЕТА-1
Когда хочешь о чем-то рассказать, то сразу возникает два очень трудных вопроса, между собой, в общемго, не связанных. Первый - кому рассказать? Второй - с чего начать? Казалось бы, что проще - хватай первого попавшегося, сажай перед собой в кресло и начинай с самого начала. Увы, в наше время такие номера уже не проходят. Литература и литераторы вымерли как вид искусства и человечества, куда-то исчезли, испарились, мутировали друзья, черт возьми, даже психиатры, которые мной действительно заинтересовались, хотя бы с профессиональной точки зрения, и то остались в столь давних временах, что кажется, они практиковали еще среди динозавров. Впрочем, я зря обвиняю наши теперешние времена и порядки. Не во временах дело, а в нас самих. Не любим мы откровений чужих, а особенно - своих собственных. Что только не придумываем, дабы избежать, не знать, не хотеть этих откровений, рассказов, этого плача в жилетку. Может, именно для этого мы и изобрели музыку, литературу, живопись? Причем, заметь - хорошая, то есть искренняя, откровенная литература, поэзия, музыка никогда не пользуются успехом у современников. Конечно, если о них не забудут, то со временем авторы получают заслуженное признание, но рассказчикам от этого не легче. Они говорили о сокровенном, о наболевшем, о мучительном состоянии своей Души. Но кто их тогда слушал, когда им этого не только хотелось, но и было жизненно необходимо? Никто. Все предпочитали ложь, пошлость, глупость и наигранность - это всегда в цене в массах, и за это хорошо платят. Однако если бы Данте писал только то, что хотели прочитать окружавшие его люди, то мы никогда бы не прочли "Божественной комедии". Я беру самый крайний случай - искусство. А как быть просто с обычным человеком? Что ему-то делать в век одиночества и лицемерия? Молчать и медленно сходить с ума? Покончить с собой? Пойти к проститутке, в лес и там попытаться поделиться с равнодушным молчанием или тишиной своими сомнениями и нерешенными вопросами?
Чушь, ерунда.
Гораздо проще начать лицемерить самому себе. Сказать себе, что у тебя полный о'кей, и единственное, что тебе не хватает в жизни, это телевизора с тремя экранами и шестью динамиками, холодильника, замораживающего продукты до абсолютного нуля, стиральной машины со встроенным унитазом и телефона с тремя трубками - для двух ушей и задницы. Сказать себе, что у тебя полный о'кей, и единственное, что ты хочешь - кучу денег, машину, дом, молодую жену и еще более молодую любовницу. Что у тебя полный о'кей, и единственные твои проблемы, как утверждает реклама, - кариес, перхоть и менструации. И вот я стою в этот солнечный день, прижавшись лбом к стеклу, смотрю на улицу, заполненную месивом автомобилей, грузовиков, троллейбусов и трамваев, держу у рта шуршащий пленкой диктофон и пытаюсь понять - что твориться с нами.
Нет, вру. Плевать мне на всех. Самое главное - что твориться со мной. Посмотри себе в душу. Хочется ли мне копаться во всей той грязи, тине, иле, скопившейся там? Я в растерянности гляжу туда, и мне не верится, что хозяин этой вонючей, гниющей, склизкой кучи - я сам, собственной персоной. А ведь я был не самого плохого мнения о самом себе. Не ангел, конечно, не праведник, но и не подленький подонок. Как все. Впрочем, нет. Конечно, не как все, далеко не как все.
Мое величайшее личное открытие, которое я сделал несколько лет назад, но до сих пор не опубликовал по вполне ясным причинам, заключается в том, что плохих людей на Земле гораздо больше, чем хороших. Чтобы не отвлекаться, я не буду уточнять, что же подразумевается под этими определениями - "плохой" и "хороший". Если объяснять на уровне разума, рассудка, логики, то все здесь будет неоднозначно, смутно, расплывчато и противоречиво. На уровне же чувств, ощущений, все достаточно прозрачно. Необходимо просто посмотреть на человека, и ты уже понимаешь - из твоего он клана или чужак. Конечно, не все обладают такой прозорливостью, но большая часть "плохих" и "хороших" легко определит принадлежность соседа, как магнит, находящий притягивающие и отталкивающие полюса.