Иероглифы Сихотэ-Алиня
Шрифт:
Минут через десять из кустарника вышел хромающий Почуйко. Юн тяжело опирался на палку, но, увидев Пряхина, пошел бодрее, далеко, как на прогулке, выбрасывая палку. В левой руке он держал за ноги трех связанных фазанов — двух курочек и одного красавца петуха. Фазаны задирали головы и покорно хлопали большими светлыми веками.
— Вы что ж это, Почуйко, никому не доложили об отлучке? — как можно доброжелательней спросил старшина.
— Здрасте! — удивился Почуйко. — Я ж Лазареву сказал. Шо он, вам не передавал?
Так убежденно
— Ну как, товарищ лейтенант? — озабоченно спросил Почуйко, укладывая фазанов возле стола. — Понаделали?
— Заготовил, — ответил Лазарев. — Теперь остановка за рукоятками.
— Ну это мы сейчас… Зараз команду дадим. — Андрей озабоченно обратился к старшине: — Тут как вы сказали, что малость отдыхать будем, так мы вот с товарищем лейтенантом подумали, что хорошо бы рыбки набить. Она зараз валом идет, можно сказать, дуриком. А упустишь — не увидишь. Так вот требуется ваше разрешение.
— А чем же вы ее бить будете? — настороженно спросил Пряхин, полагая, грешным делом, что Почуйко попросит тола для глушения.
— А вот… острогами. Товарищ лейтенант…
— Слушайте, Почуйко, не называйте вы меня лейтенантом. Во-первых, я человек гражданский, а во-вторых… то же, что во-первых, — попросил Лазарев.
— Ага, ну ладно. Так вот… Николай Иванович говорит, что Васька покажет. А мы тут со штырей наконечники наделали. Так как, можно?
— Я не совсем понимаю, зачем это?
— Ну як это «зачем»? — искренне удивился Почуйко. — Чего ж мы государственные харчи будем переводить, если они тут кругом бегают? И обратно — они же свежие. А мы, выходит, как дурные будем на консервах сидеть. Верно ж, товарищ старшина?
Не согласиться с Андреем было нельзя, и Пряхин опять отметил, что почуйкинский хозяйственный азарт направлен на общую пользу и видит Почуйко гораздо дальше, чем можно подумать, глядя на его добродушно-хитроватое, круглое, уже обветренное лицо.
Но что-то не нравилось Пряхину в этой затее, и он долго молчал, пока наконец не понял, что именно ему не нравится.
— Все это хорошо, товарищ Почуйко, да ведь то, что вы предлагаете, браконьерство.
— Чего, чего? — искренне удивился Андрей.
— Острожить рыбу запрещено законом. А тем более рыбу, идущую на нерест. Так что придется отставить.
Андрей беззвучно пошевелил губами и с мольбой уставился на Лазарева.
— Все это правильно, товарищ старшина, — вмешался Лазарев. — Острожить рыбу действительно запрещено законам. Но… Но должен вам сказать, что есть и еще один
Учитель говорил долго, и спорить с ним было трудно. В конце концов самым важным для Пряхина была не сама рыба, хотя он и понимал, что свежая рыба гораздо важнее для здоровья солдат, чем любые консервы, а прежде всего сами солдаты. Он понимал, что нужно поддержать и бескорыстное хозяйственное рвение Почуйко — со, временем из него может выйти хороший старшина. Кроме того, Пряхин был уверен, что необычная охота поможет скорее и надежнее втянуть горожан Сенникова и Губкина в нелегкую жизнь далекого таежного гарнизона.
И старшина согласился. В тот же день под руководством Лазарева сделали три остроги. Губкин, Сенников и Вася пошли на рыбалку, а Пряхин остался на посту — ему хотелось послушать, что делается на линии, наметить места для обороны поста. И, самое главное, еще раз по-своему проверить подчиненных.
Рыба шла из океана в места нереста. Шла той самой дорогой, которой ходила тысячи лет. Шла упрямо, самоотверженно и смело, преодолевая и встречное течение, и водопады, и завалы, стремясь к речным истокам, к чистым гравийным перекатам, чтобы выметать икру и погибнуть.
Переходя по мостику на дальний, более обрывистый берег, Губкин, Вася Лазарев и хмурый, молчаливый Сенников увидели плывущих то парами, то в одиночку, чаще группами больших, темных рыб. Напряженно работая хвостовыми плавниками, они двигались против течения медленно, но упрямо.
Иногда одиночки приближались к парам. Тогда плывущий сзади самец переворачивался на бок и, сверкнув на солнце серебристой чешуей, бросался на одиночку. Приоткрыв большие, усеянные боевыми зубами тяжелые челюсти, самцы кружились в воде, норовя схватить друг друга либо снизу, за нежное, набитое молоками, розовеющее брюхо, либо вцепиться в черный, вспухший от жира затылок. Иногда одиночка побеждал, и тогда он занимал отбитое место позади самки. Иногда отставал и плыл медленно, как бы отдыхая перед новой схваткой.
Высокое чистое небо, прозрачная стремительная вода речушки, расписные стены лесов и эти могучие, воинственные, но явно усталые рыбины были так необычны, что и солдаты, и даже привыкший ко всему этому Вася забыли обо всем на свете. Ими овладел охотничий азарт.
Перемахнув реку по висячему мостику, они побежали вдоль берега, мимо той самой ели, под которой Почуйко убил медведя. Ни останков медведя, ни пойманной им рыбы уже не было: кто-то из ночных обитателей тайги попользовался чужой бедой.