Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]
Шрифт:
— Это не так уж плохо, Марк.
Глаза ее казались плоскими и обсидиановыми. Она улыбнулась, показав зубы, блеснувшие между бескровными губами. — Даже очень приятно. Впусти меня, и ты увидишь. Я тебя поцелую, Марк. Я зацелую тебя всего так, как твоя мать никогда не целовала.
— Уходи, — повторил он.
— Рано или поздно кто-то из нас доберется до тебя, — сказала она. — Нас теперь гораздо больше. Пусть это буду я, Марк. Я… я так голодна, — она попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу, от которой у него, казалось, похолодели даже кости.
Он
Она зашипела, будто ошпаренная, и отпустила оконницу. Секунду тело висело в воздухе, став туманным и нечетким. Потом исчезло. Но прежде он увидел — или подумал, что увидел, — на ее лице горестное отчаянье.
Ночь снова была спокойной и тихой.
«Нас теперь гораздо больше…»
Мысли Марка обратились к родителям, спавшим сейчас, не подозревая об опасности, и ужас вгрызся в его внутренности.
«Кое-кто знает, — говорила она… — или подозревает».
Кто?
Писатель, конечно. Ее дружок. Мерс его зовут. Он живет у Евы. Писатели много знают. Это наверняка он. Марк пойдет к Мерсу раньше, чем она…
Он замер на пути к постели.
А если она уже?
13. Отец Кэллахен (1)
В тот же воскресный вечер отец Кэллахен нерешительно вошел в больничную палату Мэтта Берка без четверти семь по Мэттовым часам. На столе и на одеяле валялись книги, некоторые из них — ветхие от старости. Лоретта Старчер не только открыла библиотеку в воскресенье, но и привезла книги сама. Она явилась во главе процессии из трех больничных служителей, загруженных по уши. Удалилась она почти в гневе: Мэтт отказался объяснить ей смысл такого странного подбора книг.
Отец Кэллахен смотрел на учителя с любопытством. Тот выглядел потерянным, но не так заметно, как большинство прихожан отца Кэллахена, которых он навещал при сходных обстоятельствах. Священник давно заметил, что известие о раке, болезни сердца, инсульте сначала воспринимается больными как своего рода предательство. Если уж ближайший друг — собственное тело — может так сильно подвести, теряешь почву под ногами. Следующая мысль обычно бывает такой: такого друга не стоит беречь. Однако ему не откажешь от дома. Из-за невозможности разрыва дело кончается ссорой и постоянной внутренней враждой.
Мэтт Берк не демонстрировал никаких признаков подобной депрессии. Он протянул руку, и Кэллахен удивился крепости ее пожатия.
— Спасибо, что вы пришли.
— Я рад, что вам лучше. Хорошие учителя, как умные жены, не имеют цены.
— Даже такие старые неверующие медведи, как я?
— Особенно такие, — парировал Кэллахен с удовольствием. — Я поймал вас как раз вовремя. Говорят, нет атеистов в окопах. — Думаю, в больничных палатах их тоже немного.
— Увы, я быстро продвигаюсь.
— Отлично. Вы у нас еще будете читать «Отче наш».
— Это не так далеко от истины, как вы, быть может, думаете.
Отец Кэллахен сел в кресло так неловко, что на колени ему свалилась целая куча книг. Укладывая их обратно, он принялся читать вслух названия:
— «Дракула»…
Мэтт улыбнулся:
— Бедный старина Верней. Я читал его когда-то для студенческого доклада в университете. Профессор был крайне шокирован — его представления о романтике кончились на Беовульфе.
— Но случай Питера Куртина довольно интересен, — заметил отец Кэллахен, — хотя и мало привлекателен.
— Вы знаете его историю?
— Большую часть. Я интересовался такими вещами в семинарии, объясняя это скептическому начальству тем, что священнику для успеха необходимо знать не только высоту взлета человеческой натуры, но и глубину ее падения. Чепуха, конечно. Просто мне нравилось дрожать, как это обычно бывает в таком возрасте. Насколько я помню, Куртин мальчишкой утопил двух своих приятелей — просто спихнул их с плота посреди реки и не давал залезть обратно.
— Да, — подтвердил Мэтт. — А подростком он сжег дом родителей девушки, которая не хотела гулять с ним. Но меня заинтересовала другая часть его карьеры.
— Я догадался по вашему подбору литературы, — отец Кэллахен вытащил из пачки журнал, на обложке которого молодая женщина в весьма скудной одежде сосала кровь юноши. На его лице изображалось нелегкое сочетание предельного ужаса с предельным вожделением. Журнал и, видимо, молодая женщина тоже назывались «Вампирелла». Кэллахен положил его, заинтригованный еще больше.
— Все это имеет какое-то отношение к тому, из-за чего вы хотели меня видеть? — спросил он. — Миссис Керлесс говорила, вы имели в виду что-то важное.
— Да.
— Так что же это такое? Если вы хотели меня заинтересовать, то безусловно преуспели.
Мэтт спокойно посмотрел на него:
— Мой хороший друг Бен Мерс должен был сегодня к вам наведаться. Ваша экономка говорит, что он этого не сделал.
— Совершенно верно. Я никого не видел сегодня с двух часов дня.
— Я не смог его найти. Он уехал из больницы вместе с моим врачом Джеймсом Коди. Его я тоже не смог найти. Не нашел и Сьюзен Нортон, подругу Бена. Она уехала из дому днем, пообещала родителям вернуться к пяти. Они беспокоятся.
Услышав это, Кэллахен подался вперед. Билла Нортона он знал.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Позвольте вам задать вопрос, — проговорил Мэтт. — Отнеситесь к нему очень серьезно и подумайте, прежде чем отвечать. В последнее время вы не замечали в городе чего-нибудь необычного? — Первое впечатление Кэллахена превратилось теперь в уверенность: этот человек осторожно, чтобы не спугнуть, подводил его к какой-то своей мысли — судя по подбору книг, совершенно потрясающей. — Вампиры в Салеме Лоте?