Иерусалим
Шрифт:
— Тогда вот что я скажу тебе, Раннульф, — продолжал Триполи, — покуда я в Акре, хозяин города — я. Не причиняй мне хлопот.
Рыцарь слегка поднял голову. Глаза его были тверды и бесстрастны, словно камни.
— Я получил три предостережения из разных мест, что кто-то хочет убить короля. Одно предостережение касалось Керака, два — тебя.
Триполи оцепенел:
— Уверяю тебя, что я...
— Король лишь маленький мальчик, и это было бы мерзейшее деяние даже для проклятого сарацина, а уж христианин...
— Я не умышляю
— Вот и хорошо, — сказал рыцарь. — Значит, обойдёмся без хлопот.
— Вы закончили? — осведомилась Агнес и повернулась к другому своему спутнику, который всё это время молча наблюдал за происходящим. — Это Филипп из Акры, лекарь. Я привела его, чтобы он осмотрел моего внука. Если вы позволите.
Черноволосый рыцарь словно не заметил её. Он снова уставился в землю. Рыжий Мыш сказал:
— Да, конечно. Ну же, малыш, пускай этот хаким осмотрит тебя.
Мальчик с угрюмым видом слушал разговор о возможном его убийстве, но сейчас он храбро шагнул вперёд, не выпуская руки своего рослого друга. Они сняли с него камзол и рубашку, и лекарь осмотрел короля, понюхал его дыхание, поглядел на кончики пальцев и приложил ухо к груди. Потом он выпрямился и мягко попросил отправить мальчика погулять по саду. Рыжеволосый рыцарь ушёл с королём.
— Что с ним, Филипп? — спросила Агнес.
Лекарь смотрел вслед мальчику. Еврей был хрупкого сложения, в длинном одеянии, расшитом по вороту и манжетам; на голове он носил шапочку, похожую на шёлковую тонзуру [24] . Он повернулся к черноволосому рыцарю:
24
Тонзура — выбритое или выстриженное место на макушке католических духовных лиц.
— Как он ест?
Рыцарь поднял голову:
— Мы пробуем всю его еду. И осматриваем всё, к чему он прикасается. Его хотят отравить? — Он бросил пронзительный взгляд на Триполи.
Лекарь улыбнулся:
— Ты норманн, не так ли? Я заметил, что твои соплеменники склонны во всём подозревать отравление. Нет, король не отравлен. Полагаю, мои христианские коллеги в Салерно сказали бы, что в нём слишком много холодных соков. Он мал и хрупок. Грудь его полна шорохов и свиста, ногти по краям голубые, румянец нехорош.
Он повернулся к Агнес и едва заметно покачал головой. Не по словам лекаря, но по этому жесту она поняла: смерть её внука неотвратима.
Сердце её сжалось. Взглядом она нашла мальчика, который сидел на траве в дальнем углу сада.
— Он всегда был слаб, — с тяжёлым сердцем пробормотала она. — Я надеялась, что с возрастом он окрепнет. — Агнес осенила себя крестным знамением.
Тамплиер всё это время в упор смотрел на лекаря.
— Ты — Филипп бен Эзра? — спросил он. — Насколько мне помнится, лекарь с таким именем есть
— Мой двоюродный брат, — сказал Филипп из Акры.
Триполи следил за мальчиком с напряжённым видом хищника; при этих словах он резко повернулся к черноволосому рыцарю.
— Тебе-то какое до этого дело?
— Мне есть дело до всего, что связано с Дамаском, — ответил тамплиер. — Я слыхал, что Саладин тоже болен.
Филипп отступил, оставив Триполи и рыцаря стоять лицом к лицу.
— Твоя обязанность, как ты сам сказал, — охранять короля, — жёстко сказал граф. — Не суй нос в политику.
— Если он болен, мы могли бы ударить по нему, — сказал рыцарь. — Храм снова в полной силе, перемирие закончилось, пришла пора воевать. У султана немало трудностей. Сейчас он сбит с ног. Один добрый удар мог бы навсегда покончить с ним.
Триполи что-то проворчал:
— Он хочет продлить перемирие, и я склонен поддержать его.
— Перемирия идут на пользу им, а не нам.
— Я не вижу ничего хорошего в том, чтобы покончить с Саладином; это вызовет хаос.
— Да, у него много сыновей и племянников. Они будут годами драться за трон, и это принесёт нам только пользу.
— А тот, кто в конце концов придёт к власти, окажется, быть может, хуже Саладина, который, во всяком случае, здравомыслящий и уважаемый человек. — Под давлением спора голос Триполи повысился до саркастического визга. — И к тому же, чего ты явно не знаешь, торча в этом тесном уголке королевства, ограниченный самой сутью своего ремесла, — повсеместно царит голод. Даже здесь, в Акре, зерно с каждым днём растёт в цене, а на юге зерна вовсе нет. Мы не можем драться без провизии.
— Ударив по Саладину, — сказал рыцарь, — мы захватим Хауран с его полями и садами. Мы сможем удержать этот кусок земли хотя бы до нового урожая и накормить с него всё королевство.
— Ты рассуждаешь, как разбойник — что и было, как видно, твоим занятием, пока ты не принялся резать глотки именем Христа.
— Нет, прежде чем принять обет, я резал глотки именем таких знатных особ, как ты, у которых недостаёт мужества делать это самим.
Агнес рассмеялась.
— Что ж, — сказала она, — пока вы двое будете спорить, я могла бы поиграть с внуком. Ты дозволяешь, сэр тамплиер?
Рыцарь уставился в землю и сказал, обращаясь скорее к Триполи, чем к ней:
— Скажи ей, что она может пойти к мальчику. И пусть пришлёт сюда Мыша.
Триполи презрительно фыркнул:
— Ещё одна твоя связь с Дамаском?
— Да, — сказал рыцарь, — только через заднюю дверь.
Агнес направилась в сад; с удивлением она заметила, что от последних слов Триполи передёрнуло. Граф и черноволосый тамплиер спорили ещё долго, и наконец Триполи ушёл. Агнес провела остаток дня с внуком. Тамплиеры всё время бродили поблизости.
На следующий день, увидевшись с Триполи уже в его собственном дворце, она сказала: