Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
По Павлу же получается, что Иисус не ходатай за человечество перед Богом, а сам есть Бог. И Дух Святой, на него снизошедший по воле Всевышнего, тоже един с Богом и тоже Бог. Сложно.
Впрочем, апостолы вскоре кроме Иакова начали признавать полное обожествление Иисуса как факт положительный и определили себе перехватить у Павла его идею, тем более, что он один, и их — двенадцать. Они направят свои стопы по городам и весям, проповедуя о Сыне Божьем, единым с Отцом и Духом Святым, и их слово станет двенадцатикратно весомей.
Были, однако же, вещи совершенно не воспринимаемые апостолами, и первое — предлагаемая Павлом организация христианской общины.
— Ныне ваш избыток, — наставлял он, — в восполнении их недостатка.
Очень привлекательна была такая постановка вопроса прозелитам из ремесленников, купцов и даже чиновников, и общины росли в провинциальных городах как грибы после теплого дождя, и не было в них таких неурядиц, таких явных и тайных трений, какие случались в первой Иерусалимской общине.
Конечно, большинство апостолов признавали разумность деятельности Павла, но принять ее не позволяло самолюбие. Еще и потому, пойди они на подобные шаги, общину придется переиначивать, и тогда лишатся они всего, что теперь имеют и что обещал им Иисус из Назарета, принимая их в ученики свои. Великая разница в том, ждать ли воспомоществование или иметь полное право пользовать общей кассой в свое удовольствие. Но об этом необязательно говорить вслух, достаточно Глагола Божьего, возглашенного Иисусом: «Удобней верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божье». Значит, если хочешь полного прощения грехов своих, если думаешь о каре за них после кончины своей, если не желаешь оказаться в аду, а вечно блаженствовать в раю, расстанешься с богатством земным, положив его на алтарь веры в Спасителя Иисуса.
Тут, как говорится, бой смертельный. Никакой уступки Павлу.
Не могли не осуждать апостолы Павла открыто и за отношение его к язычникам. Во-первых, он крестил необрезанных, вовсе не требуя от них предварительного ритуала обрезания; во-вторых, он вообще ратовал, причем именем Мессии, за отмену этого кровавого акта даже для тех из избранного Богом народа, кто уверовал в Сына Божьего. А это уже было явным отступлением от заветов Господа, подтвержденных с Моисеем, поэтому на стороне апостолов оказались и синедрионцы, и мудрые старейшины, явно этим недовольные. Недовольство же священнослужителей храма Господня апостолы уже испытывали на себе, и повторно оказаться в темнице они не желали, ибо понимали, чем может окончиться их вторичный арест. Во всяком случае, не вторичным благосклонным помилованием.
Не менее опасным для апостолов могло стать и попустительство того, что Павел без утайки трапезовал с новообращенными из язычников, а значит, употреблял в пищу мясо удавленного скота. И это вызывает не просто недовольство, но даже гнев священнослужителей-саддукеев, горячо поддерживаемый фарисеями, которые блюдут чистоту законов Моисея, в коих по воле Господа строжайше запрещено есть идолопоклонническое мясо, но только кошерное. За внешним негодованием скрывалась самая главная причина: фарисеи и саддукеи видели в деяниях Павла грозные для них последствия; и дело в том,
У идолопоклонников оно проходило так: тот, кто приводил жертвенное животное к алтарю почитаемого им бога, сам накидывал на шею жертвы удавку и душил ее — жрец производил дальнейшие ритуальные действия уже с удушенной жертвой. Здесь, как и в Иерусалимском храме, не все мясо сжигалось на жертвенном алтаре, лишь малая его толика, остальное увозилось жрецами на рынок; вот и получалось: в странах многобожья употребляли в пищу только так называемое некошерное мясо, а его есть иудеям строжайше было запрещено. Великое неудобство для проповедника, стремящегося приобщить многобожников к вере в Единого, к вере в Сына Божьего и в Святой Дух. К вере в Царство Божье на земле.
Все апостолы трапезовали с новообращенными, только старались делать это без огласки, без вызова фарисеям и саддукеям, скорее тайно, чем явно. Павел же бросил открытый вызов подобной нелепице, подписав тем самым себе смертный приговор.
Он, однако, не Стефан. Он — гражданин Рима, его по приговору суда синедриона камнями не забросаешь, но разве не сможет это сделать самовольно разбушевавшаяся толпа правоверных? С нее, толпы, какой спрос?
И началось. Что ни город, то непременная попытка покончить с истовым проповедником своего понимания христианства, причем проповедника умного и целеустремленного, отстаивающего каждую свою позицию силой логических построений.
— Что такое идоложертвенное мясо? — вопрошал он, и сам же отвечал: — Идол в мире — ничто. Нет иного бога, кроме Единого. А если не существует иных богов, кроме Творца Всего Сущего, как может быть испорченным мясо, принесенное в жертву несуществующему?
Видел ли он угрозу для себя? Не мог, конечно же, не видеть. Но, должно быть, надеялся на поддержку своих сторонников, которых становилось все больше и больше в создаваемых им общинах. И еще, на римское свое гражданство.
Апостол Петр решил лично остепенить Павла и, взяв с собой Варнаву, направил стопы свои по следам Павла. Увы, они тоже вынуждены были трапезовать с новообращенными из многобожников, чтобы не вызывать у них обиды, которая могла бы стать толчком к возвращению к язычеству. Это, между прочим, стало известно и Павлу, и даже Иакову. Павел торжествовал, Иаков же послал к Петру своих эмиссаров. Тогда Петру и Варнаве пришлось изловчиться, отказываясь от званых обедов и, посещая созданные Павлом общины, проповедовать отказ от некошерного мяса.
И вот — встреча. Двух сильных людей. Двух личностей. Петр решился на открытый диспут, считая, что может одолеть, имея авторитет первоапостола, одного из учеников Мессии, но Павел — не зашибленный перстом в лоб, к тому же апостол тоже волей самого Иисуса. Он резко ответил на упрек Петра в отступничестве:
— Если ты иудей, то и живи по-иудейски, но ты принял заветы Христа с его стремлением к Царству Божьему на земле для всех, его идею свободы духа, равенства и братства. Разве не предопределяет это право приобщенных к своему пониманию своих поступков, разве не диктует это нам быть не выше новообращенных, не над ними, а с ними. Не притеснять их, а вести спокойно, но уверенно к просветлению?