Иезуитский крест Великого Петра
Шрифт:
Про великого князя Петра Алексеевича теперь рассказывали, что так как он каждое утро должен отправляться к князю Меншикову с поклоном, то он поговаривал: «Я-де должен идти к князю, чтобы отдать ему мой поклон, ведь и мне нужно выйти в люди, сын его уже лейтенант, а я пока ничто; Бог даст и я когда-нибудь доберусь до прапорщичьего чина».
Помнить бы светлейшему князю старое житейское правило — осторожно пользоваться своим счастьем. Да не тот характер князь имел. Достиг Александр Данилович того, что в народе
— Возносится он на высоту, чтобы тем с большею силою обрушится, — говорили петербуржцы.
Светлейший стал совсем игнорировать Верховный Тайный Совет, непосредственно рассылая указы Сенату и другим учреждениям. «Господа Сенат, — писал он, — Ея Императорское Величество указала…». Но 4 августа императрица именным указом предписала не верить словесным и письменным именным указам, объявляемым «сильными персонами без подписания нашея собственныя руки или всего нашего Верховного Тайного Совета».
Понимал ли Меншиков, что большие полномочия, которые имел, баснословные богатства, собранные им, свободу и даже жизнь, — все это он мог потерять в одно мгновение. Его гордость, жестокость делали его предметом зависти и ненависти малых и великих.
Императрица выказывала все большую привязанность к своим детям, особенно же благоволила Анне Петровне и ее супругу — Карлу-Фридриху. Дело доходило до того, что даже в правительственных делах спрашивала у них совета и делала с ними различные распоряжения, ничего не говоря Меншикову.
Было ясно, Меншиков должен опасаться возрастающего влияния голштинской фамилии, которое, наконец, могло привести его к падению.
Здоровье Екатерины I слабело. У нее начиналась водянка. При осторожном образе жизни болезнь могла быть излечима, однако императрица, хотя и принимала лекарства, но делала это беспорядочно. Она все так же любила есть крендели или бублики, намоченные в крепком венгерском вине.
В дела вникала все менее и все предоставляла любимцам.
Секретарь саксонского посланника Френсдорф сообщал в те дни своему королю:
«Она вечно пьяна, вечно покачивается…»
Меншиков, входя утром в спальню своей повелительницы, всякий раз спрашивал:
— Ну, Ваше Величество, что пьем мы сегодня?
Наконец, 27 августа из Вены прибыл курьер, привезший известие о подписании союзного договора.
Герцог Голштинский мог быть доволен: в договоре была секретная статья, касающаяся его лично. Император обещал помогать герцогу в возвращении Шлезвига.
Европейские державы окончательно разделились на враждующие группы договорами ганноверским и венским.
Осенью 1726 года в Санкт-Петербург прибыл двоюродный брат герцога Голштинского. По городу поползли слухи о его возможной женитьбе на цесаревне Елизавете Петровне. Того, как говорили люди осведомленные, захотела Екатерина I.
В ее желании выдать свою дочь за сына епископа Любского усматривала одно: она при жизни хочет иметь внуков.
Вопрос
20 декабря 1726 года Маньян сообщал в Версаль:
«Царица была не совсем здорова дней около десяти, но… давала бал по случаю рождения принцессы Елизаветы, хотя сама и не присутствовала на нем… Говорят, будто, желая успокоить венский двор, герцог настоятельно убеждает царицу теперь же объявить великого князя наследником».
Мысль, что преемником Екатерины I должен быть великий князь, не ослабевала в народе: ходили слухи, что императрица после своих именин поедет короновать внука. Аранского (Нижегородского) монастыря архимандрит Исайя поминал на ектениях «благочестивейшего великого государя нашего Петра Алексеевича» вместо «благоверного великого князя» и, когда ему возражали, отвечал:
— Хотя мне голову отсеките, буду так поминать, а против присланной формы поминать не буду, потому что он наш государь и наследник.
Правительство решило, что кстати будет приказать всем в провинциях не слушаться ни архиепископов, ни епископов. Узнав о том, священнослужители оставили свой сан. По целым губерниям несколько месяцев не совершались богослужения, что подавало повод к страшным беспорядкам внутри государства.
…Все предвещало близкую кончину Екатерины I.
Герцог Голштинский искал дружбы с Меншиковым, ибо понимал, случись несчастье, умри государыня, он, без поддержки князя, быстро потеряет свое влияние при русском дворе.
Другие мысли бродили в голове у светлейшего. Князь должен был понимать, как трудно будет вдругорядь отстранить от престола законного наследника. А приди великий князь к власти, на кого изольется вся ненависть членов старорусской партии? На него — на князя Меншикова. Помнил Александр Данилович строки подметного письма:
«Известие детям российским о приближающейся погибели Российскому государству, как при Годунове над царевичем Димитрием, учинено: понеже князь Меншиков истинного наследника, внука Петра Великого, престола уже лишил, а поставляет на царство Российского князя голштинского. О горе, Россия! Смотри на поступки их, что мы давно преданы».
Стоило ли выставлять себя в таком ненавистном свете, подвергаться опасностям и чего ради? Дабы возвести на престол герцогиню Анну Петровну и уступить свое влияние тому же Бассевичу?
Да и у Елизаветы был жених.
Меншикову не было теперь особенного интереса поддерживать дочерей Екатерины.
Надобно было искать иной выход.
О тайных намерениях светлейшего стали догадываться с ноября 1726 года, когда, приготовляя фейерверк ко дню тезоименитства императрицы, он велел возле столпа с короною и привязанным к нему якорем представлять юношу, держащего одною рукою канат якоря, а другою глобус и циркуль. Увидев то, генерал-майор Скорняков-Писарев и некоторые другие, участвовавшие в суде над царевичем Алексеем и царицею Евдокиею, сказали: