Игнац Деннер

Гофман Эрнст Теодор Амадей

— Андрес, Андрес, — печально покачал он головой, — как же ты дал опутать, себя сатане, чтобы совершить такие злодеяния? Ведь ты же всегда был таким набожным и честным!

— Ах, сударь! — вскричал Андрес с отчаянием, — как истинно то, что Бог живет на Небесах, так правда и то, что я невиновен. Ведь вы же знаете меня с малых моих лет, я не сделал в жизни ничего неправедного, так неужто вы верите, что я превратился в отвратительного злодея? Я знаю, вы считаете меня причастным к тому черному злодеянию, что было совершено в замке любимого моего, несчастного господина. Но я невиновен, клянусь жизнью!

— Ну, — отвечал старый лесник, — ежели ты невиновен, то наступит день, когда это выяснится, хотя очень многое говорит против тебя. Я надежно сберегу твоего мальчика и твое имущество, так что ежели твоя невиновность будет доказана, ты найдешь своего мальчика здоровым и бодрым, а вещи — нетронутыми.

На деньги комиссар суда наложил арест. По дороге Андрес спросил Джорджину, где спрятан ларец; оказалось, что она отдала его Деннеру, о чем очень сожалела. В Фулде Андреса разлучили с женой и бросили в мрачную,

темную тюрьму. Через несколько дней его взяли на допрос, во время которого обвинили в участии в убийствах и грабежах, совершенных в замке фон Ваха, и призывали признаться в этом, ибо абсолютно все свидетельствует против него. Андрес откровенно рассказал обо всем, что с ним произошло, от первого появления у него в доме отвратительного Деннера до момента своего ареста. Он с полным покаянием поклялся, что повинен в одном-единственном проступке — в том, что ради жены и ребенка спас Деннера от ареста, и утверждал, что непричастен к кровавой драме в замке, так как находился в это время во Франкфурте. Вдруг распахнулись двери зала суда и ввели омерзительного Деннера. Увидев Андреса, он рассмеялся с дьявольской насмешкой и спросил: «Ну, что товарищ мой, тебя тоже разоблачили? Видать, не помогли тебе молитвы твоей жены?» Судья потребовал, чтобы Деннер повторил свои признания, касающиеся Андреса, и тот поведал, что этот человек, который сейчас стоит перед ними, участковый егерь графа фон Ваха, уже пять лет связан с ним и что именно дом егеря был его самым лучшим и самым надежным убежищем. Что Андрес всегда получал причитающуюся ему часть добычи, хотя лично всего два раза участвовал в их предприятиях: один раз в разграблении арендатора, где он спас его, Деннера, от справедливого возмездия, а затем в операции против графа Алоиса фон Ваха, которого сразил своим метким выстрелом. Андрес впал в ярость, когда услышал эту бесстыдную ложь.

— Что? — вскричал он, — ты проклятый злодей, дьявол в человеческом обличье, ты осмеливаешься обвинять меня в убийстве моего любимого несчастного господина, которое ты сам совершил? Да! Я знаю это, ибо только ты способен на такое преступление; но месть твоя преследует меня, потому что я не хотел больше знаться с тобой, потому что я угрожал застрелить тебя, если ты переступишь порог моего дома. Именно поэтому ты ворвался со своей бандой в мой дом, когда меня там не было, именно поэтому убил моего бедного, ни в чем не повинного ребенка и моего доброго слугу! Но тебе не удастся избежать Божьей кары, пусть даже зло твое одолеет меня.

И Андрес повторил свои прежние показания, призывая в свидетели Бога и всех святых. Деннер же издевательски смеялся и говорил, что не стал бы лгать перед лицом смерти и что с набожностью, о которой Андрес так много шумел, плохо вяжется то, что за подтверждением своих ложных показаний он обращается к Богу и святым.

Судьи не знали, что и думать: весь облик Андреса, выражение его лица и слова внушали доверие, но нельзя было сбрасывать со счетов и холодную уверенность Деннера, с которой тот настаивал на своих показаниях.

Наконец ввели Джорджину; она с рыданиями бросилась к мужу. Джорджина толком не могла ничего объяснить, лишь обвиняла Деннера в злодейском убийстве ее мальчика, но Деннера это не смутило и не возмутило, — он продолжал утверждать, что Джорджина ничего не знала о деяниях своего мужа и что сама она совершенно невиновна. Андрес был возвращен в тюрьму. Несколькими днями позже один довольно добродушный тюремный надзиратель рассказал ему, что его жена отпущена на свободу: остальные разбойники, как и Деннер, подтвердили ее невиновность, и вообще против нее не было выдвинуто никаких обвинений. Молодой граф фон Вах, благородный господин, который тоже, как оказалось, сомневался в вине Андреса, составил поручительство, а старый лесник забрал Джорджину на красивой карете. Напрасно умоляла она о встрече с мужем, суд категорически отверг ее просьбы. Несчастного Андреса эта весть нимало не утешила, — еще более, чем о собственном несчастье, сердце его болело о нищенском положении жены. Его же собственное положение между тем ухудшалось день ото дня. Установили — и это соответствовало показаниям Деннера, — что уже пять лет назад Андрес достиг определенного благосостояния, источником которого могло быть лишь участие в грабежах. Кроме того, хоть Андрес и утверждал, что отсутствовал, когда было совершено нападение на замок фон Ваха, его показания относительно наследства и пребывания во Франкфурте ставились под сомнение, ибо он не смог назвать имени купца, у которого получил деньги. Банкир графа фон Ваха и владелец гостиницы во Франкфурте, где Андрес останавливался, по описанию никак не могли вспомнить участкового егеря; судопроизводитель графа, который выдал Андресу сертификат, был мертв, и никто из слуг ничего не знал о наследстве, ибо граф об этом не распространялся, а Андрес тоже помалкивал, потому что хотел сделать своей жене сюрприз. Таким образом, Андрес не мог ничего доказать. Деннер же стоял на своем, и слова его подтверждали все разбойники, которые были пойманы. Но более всего убедили судью в виновности несчастного Андреса показания двух егерей фон Ваха, которые вроде бы при свете факелов совершенно определенно узнали Андреса и видели тогда, как он убил графа. Теперь судья был убежден, что Андрес — лжец и преступник, и присудил ему пытки, дабы сломить его упрямство и вынудить к признанию.

Уже более года томился Андрес в темнице, горе подточило его силы, его крепкое и сильное тело стало слабым и безжизненным. Страшный день, когда страдания заставили его признаться в преступлении, которого он не совершал, наступил. Его привели в камеру пыток, где лежали ужасные, придуманные с особой жестокостью инструменты, и подручные палача готовились истязать несчастного. Андреса в очередной

раз призвали сознаться; он снова уверял в своей невиновности и повторял все подробности своего знакомства с Деннером теми же словами, что и на первом допросе. Подручные палача связали его и приступили к своей чудовищной работе, выкручивая ему члены и загоняя иглы в распятую плоть. Андрес не мог более выносить эти мучения: терзаемый невыносимой болью и не желая ничего более, кроме смерти, он признался во всем, что от него требовали, и потерял сознание. Его втащили обратно в камеру, подкрепили вином, и он погрузился в ирреальное состояние — нечто среднее между бодрствованием и сном. И почудилось ему, будто обрушились тюремные стены, их камни с грохотом низверглись па пол камеры, и в образовавшемся проеме, окруженная кровавым отблеском выступила фигура человека, который, хотя и имел черты Деннера, все же не был им. Более горячо сверкали глаза, более черными были сбившиеся на лбу волосы и глубже опускались мрачные брови в глубокие складки, обрамлявшие криво изогнутый ястребиный нос. Ужасным и странным образом лицо это сморщилось и смялось, а одежды были диковинными и незнакомыми, — таких он на Деннере никогда не видел. Огненно-красный, богато отороченный золотом широкий плащ крупными складками спадал с его плеч, широкая с низко опущенными полями и красным пером испанская шляпа наискось сидела на голове, на боку висела длинная шпага, а под левой рукой призрак держал маленький ларец. Эта демоническая фигура приблизилась к Андресу и промолвила глухим голосом: «Ну, товарищ мой, понравились ли тебе пытки? Всем этим ты обязан своему собственному упрямству: если бы ты признал, что являешься членом банды, то давно был бы уже спасен. Но если пообещаешь ты полностью мне подчиниться, отдаться моей власти, если заставишь себя отпить этого снадобья, что сварено из крови твоего дитяти, ты сразу же избавишься от всех мучений. Ты опять станешь здоровым и сильным, и о дальнейшем я тоже позабочусь». Потрясенный и обессиливший Андрес не мог вымолвить ни слова; он видел, как кровь его ребенка играет красными огоньками в зловещей колбе; он стал неистово молиться Богу и святым, умоляя спасти его от объятий сатаны, который преследует его, и пусть уж он лучше умрет поскорее позорной смертью, если за это ему будет даровано вечное блаженство и спасение. Демонический призрак лишь рассмеялся, — смех этот отозвался гулким эхом в мрачной камере, — и растворился в густых испарениях…

Андрес очнулся от глубокого оцепенения и попытался приподняться с лежанки. Что же он почувствовал, когда увидел, что солома, лежащая у него под головой, зашевелилась и сдвинулась в сторону? Оказалось, что один из камней в полу вынут, и Андрес услышал, как кто-то несколько раз тихо произнес его имя. Он узнал голос Деннера и простонал:

— Что ты хочешь от меня?! Оставь меня в покое, у меня не может быть с тобой никаких дел!

— Андрес, — отозвался Деннер, — я проник через множество сводов, чтобы спасти тебя от казни, как спасут меня. Ради твоей жены, с которой я связан непостижимыми для тебя узами, я помогу тебе. Вот, возьми напильник и пилу, освободись ночью от цепей и перепили замок на двери камеры. Внешняя дверь с левой стороны коридора будет открыта, а снаружи ты увидишь одного из нас, и он поведет тебя дальше.

Андрес взял инструменты, а затем снова заложил в отверстие камень. Он был готов выполнить то, что требовал от него голос совести.

Когда наступил день и в камеру вошел тюремный надзиратель, Андрес попросил, чтобы его отвели к судье: у него-де есть для судьи важное сообщение. Его просьбу незамедлительно выполнили: все думали, что Андрес расскажет о каких-то, до сих пор неизвестных злодеяниях банды. А он передал судье принесенные ему Деннером инструменты и поведал о событиях последней ночи. «Бог уберег меня от стремления неправедно обрести свободу, ибо это отдало бы меня в руки проклятого Деннера, навлекшего на меня позор и мучения», — так закончил Андрес свою речь. Судьи, казалось, прониклись сочувствием к несчастному, однако ввиду многочисленных фактов, свидетельствующих против него, были слишком решительно убеждены в его вине, чтобы не усомниться в его искренности. Вместе с тем то обстоятельство, что после известия о планируемом Деннером побеге в городе и даже в непосредственной близости от тюрьмы были схвачены еще несколько членов банды, сыграло в его пользу: он был переведен из подземного застенка в светлое помещение рядом с жилищем тюремного надзирателя. Здесь он предавался мыслям о своей верной жене, о своем сыне, а также богоугодным наблюдениям и вскоре почувствовал себя готовым расстаться с жизнью как с неким бременем. Немало удивлялся тюремный надзиратель набожному преступнику и в конце концов поверил в его невиновность.

Прошел почти год. Тяжелый, запутанный процесс против Деннера и его соучастников был закончен. Выяснилось, что банда простерла свои щупальца до самой границы с Италией и уже длительное время повсюду грабила и убивала. Деннера приговорили к повешению, после чего тело его должно было быть сожжено. И несчастному Андресу тоже присудили петлю, однако ввиду его покаяния и в связи с тем, что благодаря его показаниям удалось предотвратить побег Деннера и нападение банды, тело его разрешалось забрать и предать земле.

Едва забрезжило утро, когда Деннер и Андрес должны были быть казнены, как отворилась тюремная дверь и к Андресу, который стоял на коленях и молился, вошел молодой граф фон Вах.

— Андрес, — сказал граф, — тебе предстоит умереть. Облегчи же перед смертью свою совесть правдивым признанием! Скажи, убил ли ты своего господина? Правда ли, что ты убийца моего дяди?

Тут из глаз Андреса полились слезы, и он еще раз повторил все, что говорил перед судом до того, пока невыносимые муки пыток не выдавили из него ложь. Он призывал Бога и святых подтвердить правдивость всего сказанного им и его абсолютную невиновность в смерти любимого господина.