Игнач Крест
Шрифт:
— Не боись. Мы твою рощу не тронем, дальше в лес пойдем.
— Ну, то-то!
Митрофан принес штуки полотна, и Александра с Марфой тут же приступили к работе: Ксюша достала из ларя тщательно завернутые в тряпицу большие ножницы, про которые знала загадку — «Что такое: два кольца, два конца, посредине гвоздик?», материю разложили на том же столе, где недавно вечеряли, и стали кроить. Остальные улеглись спать кто на лавках, кто на полу, накрывшись овчинами. Митрофан устроился так, чтобы не спускать глаз с Александры, но усталость взяла свое — ведь он не спал почти двое суток. Однако образ синеокой красавицы не оставлял его и во сне.
Из-под нависших бровей нет-нет да поглядывал на Александру Степановну своими глубоко посаженными горящими очами и Афанасий, который помогал рыцарю колдовать при колеблющемся свете лучины, смешивая разные порошки, тягучие смолы и разноцветные жидкости. Афанасия не клонило в сон — он привык к ночным бдениям в своей келье, когда он молился, пытаясь избавиться от дьявольского наваждения, но лик боярышни вновь всплывал перед ним, затмевая образы святых мучениц и самой Богородицы. Как только ни старался побороть свои мечты Афанасий, ничего не помогало.
Иоганн, в одной камизе [52] , в шерстяных же штанах-чулках в обтяжку, в коротких шерстяных сапожках, перевязав на русский лад кожаным ремешком свои длинные прямые волосы, чтобы не лезли в глаза, делил готовую смесь на порции.
Евстигней монотонно крутил босыми ногами нижний гончарный круг, а на меньшем, верхнем, одетом на один штырь с нижним, делал довольно ровные полукруглые скорлупки, которые накладывал потом одну на другую и тщательно слеплял, приделывал петлю, протыкал дырку и ставил на деревянную доску; когда они немного обветривались, смазывал какой-то темной смолой, и вездесущая Ксюша относила их сушиться около печи.
52
Камиза — западноевропейская нижняя одежда с рукавами, прототип современной рубахи.
Под утро Иоганн, закончив наконец изготовление своего адского зелья, вышел во двор, умылся снегом, розовевшим в лучах восходящего солнца, и с удовольствием вернулся в жарко натопленную избу. Возле печи уже возился Евстигней, отправляя в огонь первый десяток глиняных шаров для обжига. Надев кожаную рукавицу, он устанавливал их ухватом среди пылающих головешек. Илья и Миша натаскали столько дров, что казалось, их не спалить за целую зиму, но огненное чрево печи требовало все новой и новой пищи.
— Сколько же надо времени, чтобы изготовить настоящую глиняную посуду? — спросил рыцарь.
— Смотря какая посуда, — мигая усталыми глазами, ответил Евстигней. — Бывает, и две седьмицы надобно, бывает, и одну.
— А как же ты эти шары так скоро сработал? — удивился Иоганн.
— Так ведь у каждого гончара свое вежество есть…
— Я вижу, ты в своем деле большой мастер, что же ты здесь поселился, на отшибе?
— В Новгороде своих гончаров хватает, а тут самое бойкое место на дороге, что из Торжка в Новгород ведет. Товар у меня такой, что никто без покупки не уедет… А главное — глина здесь особая, голубая.
Евстигней, осмелев от доверительного и дружелюбного тона рыцаря, сам решился спросить:
— А что за нужда тебя, боярин, из твоей отчины потянула, стала бросать по белу свету?
— Воли
— Так ведь ты и так не холоп, не смерд, — удивился гончар.
— Да, у меня даже замок родовой был, только воли не было, — вздохнул Штауфенберг. — У нас как: каждому, кто выше тебя званием, ты раб, кто ниже — тому ты господин. Так все на плечах друг у друга и стоят. Посторониться нельзя — вся храмина рухнет. Один выбор оставался — или неволя на отчине, или воля на чужбине… Мне теперь вся земля отчиной стала, особливо ваша, новгородская…
Жар от открытой печи становился все нестерпимее. Евстигнея спасал от искр только длинный, до пола, кожаный фартук, а они летели во все стороны, когда он ворочал ухватом. Делал он все это споро, уверенно, и вот уже первый раскаленный шар стоял в устье печи, полыхая теплом, обожженный до красно-бурого цвета.
— А все ж, боярин, — ухмыльнулся Евстигней, — нет, видать, у тебя дела любимого, ремесла какого. От дела не убежишь. Только на отчине твой труд и его красоту понять могут.
— Это ты верно сказал, гончар. Завидую тебе. Однако время сейчас такое, что и мое ратное ремесло пригодилось. Лютый ворог на Русь напал.
Между тем в избе все уже проснулись. Александра, прикорнувшая на часок прямо за столом, положив голову на руки, велела убрать сшитые балахоны и ставить на стол остатки вчерашней брашны [53] .
Но вот все шары наконец остыли, и Евстигней постучал по каждому, чтобы проверить по звуку, нет ли в нем какой трещины. Теперь можно было их заполнять. Рыцарь, Афанасий, Митрофан и прибившийся к ним Трефилыч, которому все новое было любопытно, выполнили работу очень быстро, ни капли не проливши. Евстигней затыкал отверстия сырой глиной, а поверх обмазывал еще и смолой.
53
Брашна — пища.
Ребятишки сползли с полатей на пол и затеяли возню, мешаясь у гостей под ногами и не очень-то обращая внимание на укоризны и подзатыльники старшей сестры. Марфа радушно улыбалась, потчуя гостей, огорчаясь, что нет у нее для них свежеиспеченного хлеба, так как в печи на этот раз краснели и румянились не караваи, а странные невиданные круглые горшки.
Пора было выступать. Штауфенберг надел кожаные с набитыми железными пластинами латы и с помощью Евлампия забрался на своего буланого. Остальные тоже сели на коней, а Евлампий и Митрофан устроились править санями и уже взяли в руки вожжи. Евстигней и Марфа вышли провожать гостей, а вся мелюзга сгрудилась в открытых дверях у ног Ксюши, таращась на всадников, особенно на блестящие латы рыцаря, золотые его шпоры и высокий шелом.
— Смелые ребята растут. Настоящие новгородцы будут, — похвалил их рыцарь.
Марфа зарделась от удовольствия и истово осенила ратников крестным знамением.
— Торопитесь! Уезжайте немедля в Новгород, — повторила на прощание Александра.
У развилки боярышня остановила свой отряд.
— Трефилыч, — подозвала она старого рыбака.
Когда тот подъехал, Александра что-то тихо ему сказала, и он отделился от отряда и поскакал в полуночную сторону. Остальным она объяснила, что путь их лежит к Ильиной горке, что на полдороге к Торжку, и чем быстрее все они туда доберутся, тем лучше, а они с Бирюком и его охотниками поскачут вперед.