Иго любви
Шрифт:
— И писем нет?
— Не было… Вот что Бог даст нонче… Ах, солнышко наше красное… дорогая моя барынька, — лебезит она, прикладываясь то к ручке, то к плечику. — Уж до чего мы тут без вас соскучились!.. Даже попочка и тот скучал…
Надежда Васильевна, не сознаваясь себе в этом, любит лесть. Она искренно убеждена в привязанности Поли и не придает значения этому пафосу.
— А Верочка что?.. О ней расскажи!
Глаза Поли забегали. Она суетится по комнате, ища чего-то.
— Что ж о них рассказывать? Они свою линию гнут.
— Это что такое? — грозно перебивает хозяйка,
Глаза Поли моментально наполняются слезами.
— Ох, барыня!.. Денек один… всего денек без вас мы тут с нею пожили, а уж обид… обид…
— Что врешь-то?
— Спросите Настасью, как я тут плакала… Ничем не потрафишь… Наплачетесь и вы с нею ужо!.. Помянете меня!
— Ах, уйди!.. Только расстроила…
Поля моментально скрывается.
«Здесь что-то неладно», — думает Надежда Васильевна.
На другой день, нарядная, но тревожная, она едет на дачу Карповой.
— Верочка… мама приехала, — кричит полковница в открытую дверь в сад, увидав из окна экипаж Нероновой.
Вера, с книгой сидевшая в беседке, встает, вся выпрямившись. Кровь от лица прихлынула к сердцу.
С легким трепетом рук и губ она поднимается на крыльцо, входит в гостиную.
Надежда Васильевна стоит с полковницей среди комнаты. Услышав шаги дочери, она обрывает речь. Она чувствует, что бледнеет, но с вызовом глядит на дочь, ни шагу не делая ей навстречу. Суровая морщинка легла у нее между бровей.
С порога встречаются их взоры. «Ты не судья мне», — говорит взгляд Надежды Васильевны.
Ресницы Веры невольно опускаются. Быстро, но, не выражая ни малейшей радости, подходит она и целует протянутую руку матери. Надежда Васильевна холодно касается губами ее лба. Обернувшись к полковнице и стараясь улыбнуться с невероятным усилием воли, она продолжает прерванную речь. Полковница переводит круглые, удивленные глаза с одного лица на другое.
«Все знает… — кричит и кипит в душе Надежды Васильевны. — Ну что ж?.. И за это право мое повоюем! Не мне давать отчет девчонке…»
Сели за стол. Подъехал Спримон. Он поседел, подался за этот год. Надежда Васильевна с удивительным самообладанием рассказывает о своих впечатлениях, расспрашивает об Опочинине. Вера сидит безмолвная, бесстрастная.
«Что она знает?.. — думает Надежда Васильевна. — Как узнала?.. Не слышала ли она наше объяснение?.. Ведь она была в саду вечером…» Ах, как сверлят мозг эти мысли!
Без ужаса Надежда Васильевна не может себе представить, как поедут они вдвоем назад, и будут молчать всю дорогу. Нет, нет!.. Пусть Вера приедет одна завтра! Пусть ее привезет крестная! Лишь бы не быть вдвоем.
…А случилось вот что.
Поля рвала и метала еще в апреле, когда Надежда Васильевна уезжала в Казань. Своим острым чутьем она угадала назревавший роман, и ее оскорбляло, что барыня не посвящает ее в свою тайну. Было это самолюбие? Или ревность?
По возвращении она проходу не давала Аннушке, выпытывая, кто бывал у барыни, с кем она коротала время. Аннушка все запамятовала, ничего не замечала. Она была нема, как рыба, и Поля прямо возненавидела ее… Отношения их обострились.
— Чего вы не поделили? — дивилась
Поля позеленела от злобы, узнав, что барыня едет на гастроли опять-таки без нее. Они прежде, до выпуска Верочки, чередовались с Аннушкой. Теперь она была уверена, что это неспроста. Если б Надежда Васильевна не была так поглощена ссорой с Опочининым, она заметила бы выходки своей фаворитки, как та «шваркала» вещи, мяла костюмы, по нескольку раз убегала в девичью и плакала там злыми слезами; как нарочно она выбрасывала из сундука нужные для театра мелочи: грим, веер, драгоценности, носовые платки, шали, туфельки. И если б не Аннушка, подбиравшая их молча и осторожно прятавшая их обратно на дно сундука, Надежда Васильевна при выходе на сцену многого бы недосчиталась.
И не успел экипаж отъехать в то утро, как Поля стала бушевать по всему дому, швырять вещи, картонки, опрокидывать стулья, не стесняясь тем, что барышня спит.
Но Вера не спала.
И вдруг она явственно расслышала в столовой ядовитое шипение Поли:
— Завела нового любовника на старости лет и обалдела… Ништо ей!.. Помчалась, как сумасшедшая, на край света… Знаем мы эти театры…
— Что ж, раньше-то она не ездила по другим городам? — укоризненно перебила ее Настасья. — Что брешешь-то?.. Кабы наша барыня…
Они смолкли. Слова замерли.
На пороге стояла Вера, вся белая, ухватившись за косяк двери, готовая упасть. Глаза ее уже не смеялись. Они горели ненавистью. И это было ново и страшно.
— Я все слышала, — каким-то свистящим шепотом кинула она в лицо Поле. — Я все передам мамочке, когда она вернется… И тебя выпорют на конюшне… А теперь вон с глаз моих! Гадина… Чтоб я тебя больше не видала!
Поля клубочком выкатилась из столовой. В девичьей с нею сделалась истерика. Она ругалась, грозила, что наложит на себя руки, что не перенесет обиды от девчонки. Но скоро смирилась, видимо струсив. И пока за Верочкой не приехал экипаж, она не выходила из девичьей. Укладывала барышню другая девка, кухонная. Намучилась… Не знает, что взять, куда положить. А к барышне подступиться боится. Та сидит у окна, не шелохнется, словно неживая. А глаза стеклянные. И все смотрит в окно, не оглянется. Так и уехала, ни слова не молвив.
— А Поля твоя где? — удивилась крестная.
— Захворала…
Прошло с тех пор около месяца, и Поля успокоилась. Она была уверена, что Вера ничего не передаст матери, что у нее «язык не повернется — сказать такие слова…».
И она угадала.
Надежда Васильевна не из тех людей, которые избегают глядеть в лицо опасности. Такое напряженное положение долго длиться не может. Вот уж неделю, как они ни о чем не говорят с Верой, — совсем чужие… Пока еще гостила здесь крестная, было сносно. Теперь это пытка. А тут еще заехал Спримон, встревоженный, печальный. Надежда Васильевна поручила ему наведаться в имение к Опочинину и передать ему потихоньку записку от нее. Она писала ее, заливаясь слезами. Она просила простить ей ее резкость и вспышку гнева. Все это были нервы. Она никогда не перестанет его любить. Болезнью его огорчена. Она ничего не знала о ней весь месяц. Теперь ждет весточки.