Иго любви
Шрифт:
Дездемона цепляется за его руки. Льнет к нему…
Ты ведь не хочешь Убить меня, хоть так и говоришь…Он вперяет в нее свой взор. Глаза его налились кровью. Она прижимается к стене.
О, я боюсь тебя… ты страшен… Твои глаза сверкают… Я не знаю, Чего бояться мне… Но я боюсь… дрожу… Отелло (торжественно). Подумай о своих грехах! Дездемона (страстно). Грехи мои — любовь к тебе! Отелло.Артистка закрывает глаза. Ей действительно страшно… Перед ней лицо убийцы. Весь дальнейший допрос о платке ее он ведет хриплым полушепотом, и слепое бешенство клокочет в его голосе. И тем же хриплым от страха полушепотом отвечает она ему, стараясь оправдаться. Они оба говорят быстро, задыхаясь… Она сползла с кровати, цепляется за его руки… Он ее злобно отталкивает.
Отелло. Платок я видел. Дездемона. Он сам его нашел… я не дарила… Пошли!.. Пусть сам признается он в этом! Отелло. Признался он… Дездемона. В чем? В чем? Отелло. Он был С тобой в преступных связях… Дездемона. Как? В преступных? Отелло. Да… Дездемона. Он не скажет… Отелло. Да… его уста Навек закрыты. Честный Яго Уже на то имеет приказанье…Она рыдает, падая на подушки:
Увы! Обманут он… и я погибла… Отелло. Преступница… при мне о нем ты плачешь?Он срывает ее с кровати и волочит по ступеням…
«Не так… не так было вчера, — мелькает в голове артистки. — Куда он тащит меня?.. Как больно рукам!.. Я закричу сейчас!..» Непосредственный отчаянный вопль срывается у нее:
О, изгони меня!.. Не умерщвляй! Отелло. Умри, развратная жена!«Он меня задушит…» — опять мелькает мысль и отражается в разлившихся зрачках Надежды Васильевны. Так страшно склонившееся перед нею неузнаваемое лицо, с выкатившимися белками. Он доволок ее до угла, прижал к стене. У нее закружилась голова. Она чуть не забыла реплики под этим взглядом зверя:
Убей поутру… Дай мне ночь прожить! Отелло. Нет… если ты… Дездемона. Ах… только полчаса! Отелло. Все кончено… пора!..Страшный шепот холодом проник в душу зрителя. Лепет ее, мольбы, ее ужас — все это правда, а не искусство. Хрипло срывается ее шепот:
Дай помолиться… Отелло. Нет, поздно уж… —звучит беспощадный ответ.
Он сдавил ее горло.
Она лишилась чувств [10] .
Какое счастье, что она все-таки очнулась, разбуженная рукоплесканиями
10
Эта сцена, как и предыдущие, записаны мною со слов А. Н. Мочаловой, игравшей Дездемонус Отелло– Мочаловым в 1843 г. в Одессе. — Примеч. автора.
Артистка закрывает глаза, обессиленная волнением, разбитая физически. И думает: «Хорошо… хорошо… Никогда бы не просыпаться…»
Как сквозь сон слышит она дальнейшие речи, потрясающий предсмертный монолог Отелло, звук от падения его тела…
Веки ее опять смежились.
Кто-то наклонился над ней. Горячее дыхание ласкает ее уста. И звучит нежный теноровый голос:
— Что с вами? Простите… Я вам сделал больно?..
Она открывает глаза, и восторг озаряет ее лицо. Из ее зрачков в его как бы проник мгновенно луч острый и летучий. И он без слов понял то, о чем вчера смутно догадывался. Эта женщина его любит.
Исступленные вопли несутся через опущенный занавес из зрительного зала. Мосолов вбегает, встревоженный отсутствием жены. За ним толпятся актеры, взволнованные не меньше зрителей гениальной игрой.
— Надя… Тебе дурно?
По лицу ее бегут безмолвные слезы — слезы счастья… Она хочет говорить. Нет голоса… И болит горло… Она хочет встать. Нежные и сильные руки уже обхватили ее плечи, поднимают ее с подушки.
— Я совсем забылся… Простите меня… В самом деле, чуть не удушил… Да ведь и играли же вы как! Как глядели на меня… Я голову потерял…
Неужели не сон эти слова… вот это его объятие, когда, поддерживая ее, обхватив ее плечи рукой, он выходит вместе с ней на вызовы?.. Неужели не сон — вот эта толпа внизу, эти крики, эта близость, этот экстаз? Эти поцелуи, которые еще горят на ее губах и груди?
В уборной она сидит у зеркала и с блаженной улыбкой глядит на страшные отпечатки его пальцев на ее тонкой девичьей шее… Завтра они станут синяками, потом пожелтеют… Если бы она могла прикоснуться к ним губами!.. Он уедет, а эти следы еще не исчезнут…
Он уедет…
Она спешит на репетицию. Ставят Гамлета. Утром приехал Щепкин, и муж ездил к нему в гостиницу. Сейчас они вернутся в театр.
В зрачках ее застыло сияние от ощущений, пережитых вчера. Мочалов похвалил ее игру. Она увлекла его своим исполнением… Будут ли в ее жизни минуты выше этих?
Путь ее в театр всегда лежит через городской сад. Там обыкновенно сторожат ее поклонники, студенты-одесситы со смуглыми лицами и горячей кровью южан. Пламенные взгляды провожают ее гибкую, девичью фигуру, когда, молча кивнув на их приветствия, она идет дальше своей грациозной, но твердой поступью. Но теперь не она — кумир молодежи. Не ей принадлежат восторги обывателей. И не ее имя было вчера на всех устах. Как свеча перед солнцем, побледнела ее известность перед славой Мочалова… Другая страдала бы от зависти. Она счастлива… Никто не ждет ее в аллее белых акаций, никто не провожает пламенным взором. Все толпятся у дверей театра, чтобы еще раз взглянуть на гениального человека и на всю жизнь запечатлеть в сердце его образ… Она счастлива… Так и должно быть…
Она вздрогнула. Останавливается. Видение?.. Бред?.. Почему ей кажется, что это Мочалов сидит в конце аллеи на скамье и, согнувшись, чертит что-то тростью на песке дорожки?.. Поднял голову, услыхав звук ее шагов… Он…
Застенчиво улыбаясь, трагик идет ей навстречу. А у нее потемнело в глазах. В ушах легкий звон… «Неужели ждал? Неужели не случайность?»
— Здесь хорошо, — говорит он, лаская ее и глазами и голосом… — Тихо так… Людей нет… Присядьте на минутку…
— Разве не пора в театр? — замирающим голосом спрашивает она.