Иголка в стоге сена
Шрифт:
Судя по доспехам, это были пограничные стражники Унии, в темно-красных жупанах поверх кольчуг и колпаках, с широкими носовыми пластинами, блестящими на солнце.
Когда они подъехали ближе, Дмитрий разглядел красно-белые флажки на копьях воинов и такие же двухцветные оторочки на их щитах. Так и есть, пограничный отряд литвинов.
Группу из десяти всадников возглавлял рослый, осанистый воин в рыцарском шлеме с забралом и в плаще из волчьих шкур, покрывавших его роскошные латы. На щите его, правда, не было никаких гербов, но сами доспехи
— Похоже, что-то неладное стряслось, — задумчиво проронил Корибут, глядя на приближающийся отряд, — обычно литовская стража встречает послов за лесом, уже на землях Унии. И с чего их понесло на порубежье?
Приблизившись к посольскому отряду, командир литвинов снял шлем и поклонился в седле Корибуту. На вид ему было лет тридцать или немногим меньше. Когда-то он, наверняка, пленял своим обликом дев, и о нем вздыхала не одна панянка.
И сейчас лицо его хранило остатки былой красоты. О ней напоминали густые, иссиня-черные волосы над высоким лбом, тонкий прямой нос и алые губы, окаймленные аккуратно подстриженными усами и бородкой.
Вопреки молве, приписывающей темноволосым людям глаза черного цвета, шляхтич был голубоглаз. Вернее, небесной лазурью сияло лишь его правое око. Левая сторона лица у воителя была изуродована ожогом, и пострадавший глаз стягивало тусклое бельмо. Смоляная прядь волос, спущенная на лоб, слегка прикрывала это уродство, но полностью скрыть не могла.
— Добро пожаловать на земли Великой Унии, Княже, — учтиво обратился он к Корибуту, — я еще издали узрел знамя королевского посла!
— Что ж, верно, я — королевский посол, — кивнул Жигмонт, — а вы кто будете?
— Шляхтич Крушевич, — представился командир литвинов, почтительно склоняя голову перед Князем, — звать меня Владислав, а земли мои лежат под Ковелем!
Меня выслал навстречу вам Кременецкий Каштелян Прибыслав предупредить, чтобы вы обошли Кременец с юга, а еще лучше, чтоб направлялись прямиком в Самбор.
— Это еще почему? — нахмурил брови Корибут.
— Черная немочь, Княже, — вздохнул Крушевич, — она уже неделю свирепствует в окрестностях Кременца.
— Оспа среди зимы? — усомнился в словах шляхтича Дмитрий.
— Для нас самих это было, как гром с ясного неба, но сомнений быть не может. За неделю в окрестностях замка умерло с полсотни человек, трое — в самой крепости. Один Бог знает, скольких еще унесет мор…
…Тебе сия зараза уже не страшна, боярин, — продолжал шляхтич, заметив оспины на лице Дмитрия, — дважды к человеку она не пристает. А вот пану послу и остальным в Кременец ходить опасно, лучше обойдите сие проклятое место стороной!
— До Самбора путь неблизкий, — нахмурился Корибут, — а солнце уже клонится к закату. У нас на исходе запасы еды и фуража, люди и кони нуждаются в отдыхе. Хотя бы одну ночь нам нужно провести под крышей.
— Об этом не беспокойтесь, — поспешил заверить его Крушевич, — Каштелян Прибыслав велел мне о вас позаботиться.
Там пана посла и свиту ждут натопленная горница, сытный обед и добрая брага. Ночь проведете в тепле, а поутру, отдохнув, выступите на Самбор!
— Что ж, благодарю за заботу, — кивнул Корибут, — далеко ли до твоей заставы, шляхтич?
— Пара верст, не больше, — любезно улыбнулся Крушевич, — если поторопимся, Княже, успеем засветло! Надеюсь, боярин последует за нами?
— Боярин — мой гость, — ответил Корибут, — к тому же, он должен удостовериться в том, что я благополучно добрался до Великой Унии.
— Такая возможность боярину представится, — обернулся к Дмитрию в седле Крушевич, — поезжайте за мной, Княже, и вы, благородные паны. Господь свидетель, вы останетесь довольны нашим гостеприимством!
Крушевич не преувеличил, говоря о близости своей заставы. Едва сборный отряд обогнул с юга лес, широким языком вдававшийся в заснеженную степь, глазам путников предстало приземистое бревенчатое строение, окруженное крепостным частоколом.
За зубчатой стеной тянулись ряды низких, крытых гонтом людских и конюшен, над ними, подобно замковой башне, возвышался двухповерховый дом дружины, в случае осады становившийся последним оплотом обороняющихся.
Подъезжая к заставе, Крушевич велел горнисту трубить в рог, чтобы в крепости знали о его возвращении, и когда отряд подъехал к воротам, они уже были гостеприимно распахнуты.
На звук боевого рога из замковых строений высыпали солдаты Крушевича в блестящих кольчугах и колпаках с наносниками и многочисленная дворня в жупанах, призванная в крепость для поддержания чистоты.
От внимания Дмитрия не укрылось, что даже челядь на польской заставе была вооружена и производила впечатление бывалых, закаленных солдат.
А в глазах рослых, бородатых мужиков с глефами и алебардами не было того униженного подобострастия и угодливости, что всегда отличают взгляд холопа от взора вольного человека.
Напротив, на приезжих они смотрели смело и независимо. Похоже, их нисколько не смущало присутствие на заставе такого знатного вельможи, как Корибут.
Даже в том, что при виде Князя жолнежи почтительно опускались на одно колено, скорее, усматривалось почтение к уставу, требовавшему от них приветствовать таким образом королевских послов, чем к самому титулу высокого гостя.
В самой Польше холопы были более раболепны, но здесь, на Литве, еще не выветрился дух прежних вольностей. Корибута это нисколько не задевало. Сам литвин, он и в других ценил смелый, гордый нрав и презирал рабскую угодливость.
«Из холопа воина не сделаешь, — говаривал, он, — тот, кто привык заглядывать в рот своим господам, будет угождать и чужеземцам!»
Прошествовав по узким улочкам заставы, отряд остановился у дверей дома дружины. Крушевич спешился первым и, передав поводья жеребца стременному, помог сойти на землю княжне.