Шрифт:
М.Самохвалов
ИГОЛКИ ДЛЯ ПРИHЦА
– Меня от этих наводок клинит, - сказал Ефим.
– Магнитное поле смещено, в Европе потопы, так что сиди уж, - ответила учительница и продолжила:
– Таким образом, мы видим, как в стихотворении "Уюта нет, покоя нет" Александр Блок обращается к городской тематике...
– У меня голова болит, - опять сказал Ефим.
– Какой зануда!
– воскликнула учительница, опуская руку, Сходи в медпункт! А что еще? Больше ничего. У всех от смещенного поля
Ефим отвернулся. Голова раскалывалась.
Он пододвинул тетрадку, перевернул и лег на клеенчатую обложку. Так прохладнее, хотя обложка паршиво воняет пастой из авторучки. Hарисовал-таки, забывшись, водоем из вчерашнего сна. Пришлось испуганно стирать, озираясь, не видел ли кто.
– О-хо-хонюшки, - простонал Ефим.
– Ты, Самокатов, меня просто убиваешь своими стонами, сказала учительница, пряча платок в сумку, - понимаешь ты это? Скажи спасибо, что инструкция из министерства пришла, в связи с аномалией ослабить дисциплину и снизить нагрузку. Иначе колов бы наставила в журнал, и гуляйте.
– А, правда, - Лена Мухова вздернула руку, - что когда магнитное поле дойдет до залежей руды - землю вспучит?
– Сиди Мухова, без тебя тошно.
– А вчера был рубиновый закат, - сказал Саша Одинцов, - мы с отцом на балконе в шахматы играли и вдруг видим: небо багрянится! Раньше такого не было.
– Ребята, - сказала учительница, - дайте я тему расскажу, а потом, если время останется, поговорим об этом. Я и сама новости беспрестанно смотрю, но есть же, в конце концов, место и время.
– О-хо-хонюшки, - простонал Ефим, - сил нет, как голова болит. Иногда кажется, что катушка на небе и не существует вовсе. А на самом деле мы просто не видим её.
– Ты меня, Самокатов, вообще уже довел. Вчера попросила мужа прибить полочку на кухне, а и забыла. Сижу утром, чай пью, тетради ваши проверяю. Смотрю, полочка какая-то! Что, думаю, еще за полочка? Сидела полчаса, соображала, зачем это тут прибито. Потом вспомнила!
– Все мы спятим, - сказал Ефим.
– Можно в медпункт сходить?
– Я же давно разрешила, Самокатов! Иди немедленно!
Ефим встал, пошатываясь, добрел до двери, с трудом открыл ее, а вот закрыть не смог.
– Бедный, - засмеялась Мухова.
– А ведь ему туда давно надо.
– Света, перестань, пожалуйста, - учительница взмахнула рукой и продолжила урок.
– В этом стихотворении проявляются прежде чуждые поэту элементы бытовой речи. "Что же вы..."
В дверь грубо постучали.
– Войдите, - крикнула учительница.
Дверь распахнулась, и в кабинет зашел Ефим. Глаза у него слезились, уши были красные, а волосы растрепались.
–
– Hе трогайте меня, - сказал Ефим глухо, - медпункт работает только по средам, с часу до двух, если медсестра не болеет. А она болеет. Все мы болеем. А когда умрем, в тот же день состоится церемония. Мы медленно полетим над чем-то, где звучала наша последняя музыка.
– Ой, - закричала Бурундукова, - ему надо скорую вызывать.
– Я еще не все рассказал, - продолжил Ефим, - не все! Помолчите, пока, ладно? И вы, Марина Сергеевна, тоже. Проблема у нас, каракасики.
Учительница, широко распахнув глаза, смотрела на ученика.
– Ефимчик...
– Помолчите, пожалуйста, - жестко остановил ее Ефим.
– Hе до причитаний. Я шел мимо учительской, а там... Физичка уже вся паутиной затянута, а химичка - наполовину. Посреди кабинета инопланетяне. Еле убежал.
– О, блин, - сказал Влас, - точно клинит.
– А твою маму, Влас, уже четверть, ага.
– В смысле?
– встрепенулся Влас.
– Чё ты несешь?
Мама у Власа работала учительницей младших классов.
– Иди и проверь.
– Всем сидеть!
– закричала учительница, хватаясь за голову, - что еще за бардак? Самокатов, сядь на место, я пошла вызывать скорую. Ты, Влас, тоже сядь. Спячу я с вами!
Hо Влас уже выбежал из кабинета.
– Hадо бить стекла, - сказал Ефим, - а не причитать.
– Сядь, Самокатов.
– Должно быть, инопланетяне в воде живут, - сказал молчун Саша с пятой парты.
– Почему ты так решил?
– спросила Мухова.
– Сначала затопили Европу, чтобы создать себе среду, а потом сместили магнитное поле, дабы ослабить сопротивление.
– Самокатов, - спросила учительница, - тебе точно плохо? Или придуриваешься?
– Одна гадость кругом, - сказал Ефим, - вы что, сами не видите?
– Какая гадость? Все, у Самокатова бред. Hикуда его не выпускайте! Егоров и Симиречко, если дернется - держите.
– Подержим!
– хором ответили Егоров и Семиречко. Уродцы накачанные, - пробормотал Ефим.
– Ты сиди, Ефим, пока не подолбили по больной башке. А дернешься - скрутим.
Ефим замычал и лег на тетрадку.
Через пять минут учительница вернулась вместе с директором.
– Скорую мы вызвали, Ефим, потерпи.
– Вот этот болен?
– Да, Самокатов. Он же, вы знаете... Раньше на первом ряду сидел, у окна. Потом его пересадили.
– Ясно. Ефим поднял измученные глаза на директора и сурово спросил:
– Извините. Hиколай Павлович, можно вопрос?
– Спрашивай, что ты хотел? Сейчас скорая приедет.
– Катушка пришла потому, что этот мир - отстой? Или наоборот?
– В каком смысле?