Игорь Святославич
Шрифт:
Пришло время, и умер грозный князь Мстислав Владимирович.
С его смертью в степях наступило затишье. Русские князья опять увязли в распрях. Никто не помышлял о походах на половцев.
Шли годы…
Половецкие кочевья постепенно возвращались на прежние места зимних стоянок, к давно покинутым летним выпасам и водопоям.
Вернулся на берега реки Тор и род Ясеня, возглавляемый ханом Сырчаном, постаревшим на чужбине.
Но оказалось, что на пастбищах в междуречье Донца и Тора уже хозяйничают другие половецкие роды — Улашевичей, Токсобичей, Отперлюевичей, — прибывшие
Тогда Сырчан вспомнил про брата Атрака и послал к нему гонца, зовя вернуться на родину. Отправил Сырчан в Грузию и своего певца Ореви, повелев ему спеть Атраку песни половецкие, дабы пробудить в его сердце тоску по родным кочевьям.
Все сделал Ореви, как приказывал ему Сырчан. Да только не дрогнул Атрак от призывных песен Ореви, не согласился променять дворец на кочевую кибитку. Тогда достал Ореви пучок степной травы евшан, подал хану. Понюхал Атрак степную траву, и великая тоска по прежней вольной жизни всколыхнула ему душу. И ушел он от безбедной жизни и почестей в край, полный опасностей, где родился и вырос.
Уходя, Атрак сказал грузинскому царю: «Лучше лечь костьми на своей земле, нежели принимать почести на чужой».
Вместе с Атраком ушли почти все его люди.
Случилось это в 1132 году.
Спустя несколько лет в одном из кочевий рода Ясеня родился мальчик, будущий хан. Атрак дал сыну имя Кончак.
Каждый год в начале осени донские колена половцев собираются в одном месте, чтобы избрать из своей среды великого хана, которому вручалась, по сути, неограниченная власть. Обычно великого хана выбирали на много лет, и ежегодные съезды родов и куреней лишь продлевали его полномочия. Так же поступали и приднепровские половцы, и поволжские, и лукоморские…
Всюду заправляли ханы самых влиятельных родов, при которых находились советы старейшин из беков и беев. Эти советы старейшин были органами чисто совещательными. Но раз в году в начале осени старейшины родов могли не только оспаривать решения великих ханов, но даже смещать их.
Это и грозило хану Кончаку, вот уже несколько лет стоявшему во главе донских половцев.
Роды Отперлюбевичей, Улашевичей и Токсобичей давно тяготятся главенством рода Ясеня. Теперь, когда ушли в страну предков ханы Сырчан и Атрак, знатнейшие мужи этих родов непременно попытаются отнять верховную власть у Кончака, который стал великим ханом, опираясь на своих многочисленных родственников и войско. Но после поражения под Коснятином войско у Кончака уже не столь сильно.
Об этом же намекнул Кончаку его брат Елтук, когда тот вернулся в становище с могильников предков.
— Ханы Елдечук и Тулунбай не зря одним станом стоят за рекой, — молвил Елтук. — Вместе они — сила. А у нас, брат, прежней силы уже нет. И хан Копти против нас. И Тайдула. И Чилбук… Да и Гза тоже.
— С Гзой и Чилбуком я договорюсь, — ответил на это Кончак, снимая с себя пояс с саблей. — Все прочие ханы всегда нож за пазухой держали против меня. Так что ты не удивил меня,
— Что сказали предки? — поинтересовался Елтук.
— Молчат, — хмуро сказал Кончак.
Вошел раб и сообщил, что Кончака зовет к себе его старшая жена Хозалчин.
Юрты ханских жен стояли полукругом за шатром Кончака.
В передней, самой роскошной, юрте жила старшая ханша. Хозалчин была когда-то любимой женой Атрака, и Кончак взял ее в жены по степному обычаю, дабы унаследовать старшинство в роде Ясеня. Родная мать Кончака умерла, когда ему исполнилось восемь лет.
В молодости Хозалчин была изумительно красива, но теперь, когда ей было уже за сорок, от былой привлекательности почти ничего не осталось. Она располнела и стала как будто меньше ростом. Лицо с двойным подбородком стало круглым и одутловатым, из-за чего раскосые глаза Хозалчин казались еще уже. Впрочем, в уме этой женщине отказать было нельзя, и Кончак частенько прислушивался к советам своей старшей жены и бывшей мачехи.
В юрте Хозалчин курились благовония в небольшой жаровне. От этого царящий в ней полумрак обретал некую таинственность. У Хозалчин с возрастом стали болеть глаза, поэтому она не выносила яркий свет.
— Что тебе поведали духи предков, мой хан? — такими словами встретила Хозалчин Кончака.
— Ничего определенного, — ответил Кончак и вздохнул, опускаясь на мягкие подушки. — Я хочу еще поговорить с сихирче.
— С Есычаном?
— С ним.
— Пустая трата времени, мой повелитель.
— Твое пренебрежение к духам предков уже вышло тебе боком, — упрекнул жену Кончак. — Духи наслали на тебя мучительную одышку и болезнь глаз. Но тебе, как видно, неймется!
— Мертвые не могут помогать живым, — раздраженно бросила Хозалчин, — живым могут помочь только живые. Нужно слать гонцов к Кобяку, мой хан.
Кончак вздрогнул.
— Ты хочешь стравить лукоморских половцев с донскими?
— Я хочу, чтобы Кобяк помог тебе остаться великим ханом, — пояснила Хозалчин.
Кончак задумался.
Конечно, Кобяк ему друг и не откажет в помощи, но все это чревато кровавыми столкновениям с Улашевичами и Токсобичами. И потом, успеет ли Кобяк прийти вовремя с приморских равнин сюда, на берега Тора? У лукоморских половцев тоже должен состояться съезд родов.
— Гонцов нужно слать немедленно, — сказала Хозалчин, словно читая мысли супруга.
— Кого же послать?
— Пошли моего сына — Иштуган сделает все как надо. К тому же Кобяк его любит.
— Хорошо, будь по-твоему, — после долгой паузы произнес Кончак. — Хотел я избежать крови, да, видно, не суждено.
А про себя подумал: «Верно сказано: умная женщина тебя возвысит, глупая — погубит».
Кончак отправил Иштугана в путь темной ночью, дав ему в провожатые шестерых верных батыров.
В ту ночь хану не спалось.
Он выходил из теплой юрты на сырой промозглый ветер, прислушивался к шорохам и звукам. Удалось ли Иштугану незаметно миновать дозоры Улашевичей и Отперлюевичей, которые так и рыщут вокруг подобно волкам? Кончак возвращался в юрту, но сна не было. Хозалчин права, думал хан, без поддержки Кобяка ему не усидеть на ханской кошме.