Игра без ставок
Шрифт:
— А колокольня?
— Все колокола снимем. А звонаря посадим в тюрьму на пожизненный срок.
— Так Вы проголосуете?
— Проголосую? О чём ты? — маг нахмурился. Он явно ушёл в мечты о рае на земле: никаких голубей. Никах колоколов, никаких звонарей… Но через мгновенье лицо Джафа снова прояснилось. — Да, конечно.
— Вот и славно, мэтр…
Поздно вечером Лас вернулся к Пайку Айку.
— Все обещали проголосовать за Вас, сэр Айк.
— Замечательно! Надеюсь, что они исполнят свои обещания!
— Кстати, а что насчёт обещанной
— А ну, да, конечно! — Айк осклабился. — Получишь, как только меня изберут!
Эй, на Перекрёстке!
«Работа, в общем-то, была не самая пыльная — и при том довольно-таки интересная» — бедняга Лас, маявшийся от скуки, сочинял мемуары. Для потомков и, естественно, мысленно: под рукой банально не нашлось ничего, чем и на чём можно было бы написать хотя бы строчку. Песок под ногами и туфли с острыми как шило храброго портняжки носками не в счёт.
«Попал я сюда по невероятнейшему стечению потрясающе удачных случайностей…» — вот и вторая «строчка в лыко»…
Нет, Лас практически не врал: именно стечение — и именно случайностей. А вот эпитеты он вставил для красного словца, для, так сказать, осознания читателем всей радости жизни великого современника.
«Нет, лучше — смиренного! Великое смирение — худшая грань гордыни!» — вот и абзац целый уже практически завершён…
На самом деле, хитрюга эльф, лишь полторы недели назад в поте лица трудившийся на благо кандидата в Городской Совет Пайка Айка, едва ли не на коленях вымаливал разрешение поработать перекрёсточником. А всё дело было в том, что работа эта, являясь на самом деле совершено не пыльной (она была песочной, в самом скверном смысле слова), помогла Ласу убраться из города побыстрее и подальше. Всё-таки нелегко оказалось «зазывале избирателей» смотреть в глаза обманутым жителям города (а сквернее всего — в глаза избирателям-кредиторам, осадившим дом нынешнего перекрёсточника).
«И, пребывая в смирении, работал я день и ночь, ночь и день, без отдыха и перерыва, с распростёртыми объятиями принимая гостей Перекрёстка…» — к сожалению, поток величавых строк был нагло прерван очередными «клиентами».
— Да ты что, сын колодезной змеи и пьяной гадюки, делаешь? Я, Наман-Бен-Наман, сын Шаман-бен-Шамана…
Бесстыдно коверкая слова, едва ли не выплёвывая их, смуглый паренёк лет шестнадцати, одетый в какую-то не то утеплённую жилетку, не то изъеденный гигантской молью тулуп, верещал, свешиваясь с застывшего в десятке футов над землёй ковра. Древнего такого ковра, в самый раз — в лавку старьёвщика: вышел бы замечательный коврик, о который могли бы вытирать ноги посетители. На большее, к сожалению, этот самый летающий ковёр не сгодился бы.
— От вне…вне…вне…брачного с…с…сына о…о…обезьяны с…с…слышу! — а вот этот «клиент» был намного интересней смуглого паренька со странным акцентом.
Не без причины гордившийся переливавшейся на солнце чешуёй (то и дело выпячивал грудь, где красовались особо крупные чешуйки), в небе пытался удержаться… дракон! Ну да, типичнейший дракон: огромный такой, с невероятно широкими крыльями, с острыми как бритва (именно как лезвие — остальные
Оттого и казалось, что дракон заикается: у него просто дыхание сорвалось, слова вырывались с ужасным хрипом, будто «сын колодезной змеи» был курильщиком с тысячелетним стажем.
— Так, проблемы? — Лас старался говорить как можно уверенней, собирая всю властность, что только скопилась в голосе за прожитые годы.
Получалось, если честно, отвратно. Да и эльф как-то слабо мог представить себе, что дракон успокоится при виде перекрёстника, а не решит «заморить червячка». Точнее, эльфичка…
— Э…э…это у…у… н…н…него п…п…проблемы! — из ноздрей дракоши потянулся сизоватый дымок.
«Будто и вправду самокрутку съел» — шутка так и просилась на язык, но Лас сумел себя сдержать.
— Клянусь моим великим предком, Маманом-Бен-Маманом! — и ещё уйма прочих имён, мало чем отличавшихся друг от друга. — Я никого не трогал, а тут, понимать, летит эта змея, летит — и подрезать, понимать! Понял, командир, да?
Видимо, капитан небесного верблюда волновался всё сильней и сильней, отчего акцент становился всё чётче и чётче, а слова, как назло, всё непонятней и непонятней.
«Работа перекрёстника, уважаемый читатель, требовала величайшей ответственности её исполнителя, огромной выучки, дисциплинированности…»
— Что ж, будем разбираться, — зевнул Лас, предвкушая час или два, убитые на разбирательство, кто же, собственно, нарушил правила Перекрёстка. — Вы, уважаемый… дракон…
— Я….я… И…и…и…Имааци…ци…ци…циусманиус… — ветер, вызываемый работой крыльев дракона, крепчал с каждой буквой.
А дыхание, естественно, становилось всё тяжелей и тяжелей. Эх, нелегка ты, доля драконова…
— Я понял, господин дракон, не стоит называть себя полным именем. Так вот, куда Вы следовали? По какому делу?
— На…на…битву! Б…б…бой! Тёмный властелин! — вот последние два слова дракон произнёс с потрясающей чёткостью: чувствовалась выучка, чувствовалась! Мастерство не прохрипишь, не пролетишь! — Н…Н…Никого не….не…трогаю! Об…об…облачка к…к…кончились! С…с…скоро п…п…попал бы на битву!
Похоже, битвы «змий» любил, поэтому-то и их произнёс более или менее нормально.
— А потом прямо перед Вашим носом пролетел этот уважаемый…
— Я Наман-Бен-Наман, сын… — горделиво затянул цитру капитан небесного верблюда, но Лас его быстро одёрнул.
— Не стоит таких подробностей, я всё понял. Куда же летели Вы…
Шея Ласа затекла: трудно смотреть и говорить, задрав шею. Но как иначе-то? Ведь ни смуглый, ни дракон не желали спуститься на землю. Да и Правилами это запрещалось: нарушители должны оставаться на месте, не отходя (отлета, отплывая и прочее) ни на ярдик от места происшествия. Правила — это правила, ничего не поделаешь…