Игра Бродяг
Шрифт:
Едва ли он догадывался, что, втянув этих людей в свой туманный одинокий мирок, заставит их ощутить то, что чувствовал сам каждую минуту своего существования. И из того зла, которое он причинял им, это было самое худшее.
***
Бродяги убегали. Спотыкались о тела, падали, снова поднимались и бежали дальше. Они бежали только потому, что их гнал панический страх, а вовсе не из ложной надежды спастись. Как сбежать от того, внутри которого, по сути, находишься? Этот мир был создан его воспоминаниями, его чувствами и его скудным воображением; он был столь
Первой сдалась Наёмница. Она поскользнулась на разлитой крови тысячного по счету мертвого Я и на это раз не поднялась.
— Он сумасшедший, Вогт. Абсолютно сумасшедший, — сказала она и, чувствуя под ладонями липкую жижу, сжала пальцы в кулаки.
Оба задыхались. Им оставалась минута перед тем, как их сознание погаснет, подобно кострам под дождем.
***
— Где мы? — услышала она измученный голос Вогта.
Наёмница пока не находила в себе достаточно сил, чтобы открыть глаза. Ее сознание, прежде растворенное в темноте, теперь постепенно собирало себя — частица к частице.
К ее удивлению, Я ответил. Впрочем, он мог просто разговаривать вслух сам с собой:
— В стене мельницы есть маленькая дверь. Это хитрая дверь: она не существует снаружи, а только изнутри. Из мельницы можно выйти, но нельзя зайти прежде, чем я открою дверь. Но я никогда не открываю ее. Я никуда не выхожу; как бы там ни было, а я всегда здесь, за дверью, которая не существует снаружи.
Наёмница попыталась пошевелится, но не смогла. Она сидела на полу, опираясь спиной о стену. Ноги вытянуты, ладони прижаты к полу — так плотно, словно их гвоздями прибили. Вот только Наёмнице не позволяли двигаться не гвозди и веревки, а запрет бога, что в данном месте было сильнее цепей.
— Не бойся, — тихо сказал ей Вогтоус. — Это все скоро закончится.
В том, что это закончится, Наёмница не сомневалась. Но вот будет ли финал хорошим или хоть сколько-то приемлемым? Совсем другой вопрос. Наёмница чуть приподняла веки (они были тяжелы, словно отлиты из золота) и сквозь шторки собственных ресниц различила мягкий свет свечей. Свет золотистый, нежный, но сейчас Наёмница предпочла бы увидеть холодное ночное небо над головой и ясные очи звезд. Вместо столь желанного плеска реки, за дни их долгого путешествия ставшего родным и привычным, до нее доносился надрывный звук трущихся друг о друга жерновов. «Это совершенно бессмысленно, — мелькнуло у Наёмницы в голове. — Вот так стирать друг друга…»
— Мир страшный, — прошептал Я. — В нем либо умирать, либо ожесточаться. Но я не хотел ни того, ни другого. Я хотел просто сбежать. А что в итоге? Я не такой, каким мечтал быть, не такой, каким мог бы. Я тот, кто хуже всех — такой, каким меня заставила быть действительность.
Наёмница наконец сумела открыть глаза.
Круглая, тускло освещенная комната… В центре комнаты Наёмница увидела поблескивающие длинные клинки, поднимающиеся от пола к потолку. Клинки образовывали окружность; в центре этой окружности, на невысоком возвышении — на кровати, не сразу рассмотрела она (ее зрение было таким же неясным, как мысли в ее голове), лежал человек, совершенно неподвижный, как мертвец. Он был
Мысли Наёмницы переключились на человека под простыней. Кто это? Очередная жертва? Наёмница поняла ошибочность своего предположения, когда Я снова заговорил, обращаясь к человеку под тканью:
— У этих двоих есть то, что мы так долго искали. Последние элементы. Только потерпи еще немного, — Я безразлично, словно бы случайно, скользнул взглядом по пленникам. Но когда его взор снова коснулся человека под тканью, то застыл и окаменел на нем.
Наёмница снова попыталась пошевелится. Бесполезно. Ей удалось только слегка повернуть голову и взглянуть на Вогта. Вогт был задумчив, но удивительно хладнокровен.
— Ты ли ты уверен, что тебе следует забрать это у нас? — невозмутимо осведомился он, обращаясь к Я.
Тот молчал. Минуту спустя он все-таки ответил, по-прежнему не отрывая взгляд от человека под простыней:
— Я вовсе не уверен. Но если это требуется для того, чтобы оживить тебя, я готов пойти на этот поступок. Столько времени потрачено… столько ужасного произошло… и сделано. Слишком поздно остановиться.
— Вот только станешь ли ты счастливее, добившись своего? — спросил Вогт.
Я втянул голову в плечи. Его руки потянулись к волосам, но беспомощно опустились. Я был растерян.
— Сомневаюсь, что еще способен на это, — ответил он.
— Тогда почему… — Вогт потерял осторожность.
— Нет, — со злобой прервал его Я.
Он походил на лопасти, которые вращались даже без ветра — и без необходимости, ведь молоть мельнице было нечего.
— У меня есть предположение о том, кого ты называешь «Ты», — сказал Вогт. — Мельница навела меня на мысль. Как он называл себя — «Я»?
Наёмница нахмурилась. Вогт ходил по очень тонкому льду. Стоит ли провоцировать того, кто схватил их и обездвижил? А с другой стороны — куда уж хуже?
— Замолчи, — с затравленной злобой потребовал Я, наконец-то обратившись к Вогту напрямую. — Я не понимаю, о чем ты.
— Ты понимаешь, — уверенно возразил Вогт. — Тебя терзает ощущение тщетности. Мне это известно — потому что меня оно тоже терзает. Так и ввинчивается. Так и зудит.
Не понимая их странного разговора, Наёмница ощущала еще большую беспомощность, чем прежде.
— Не нужно…
— Замолчи! — вскрикнул Я. — Я должен продолжать! Должен!
— Разумеется, — усмехнулся Вогтоус. — А лопасти должны вращаться. Ты понимаешь, что это бессмысленно, и понимаешь, что поступаешь плохо. Ты не намеревался убивать всех этих людей — но они в любом случае погибли, никто не вышел живым из твоего туманного мирка. Здесь не предусмотрено выхода — ведь ты воспринимаешь свою ситуацию как абсолютно безвыходную. Даже если это не так.
— Ты не знаешь, как я оцениваю ситуацию.