Игра на Цезаря

Саринова Елена

– А что сразу я?! Исход пока… не-известен. А! Я кончила, считаем! У Жужи пиковая дама должна остаться, а это – плюс сорок очков!

– А ты откуда знаешь? – вновь выкатила та глаза. – Мухлюешь?

– Стратегический подсчет.

– Вообще то, «расчет», мама. Но, в твоем случае – завидная память… даже там, где…

– А вот насчет «памяти», – оторвался от шашлыка над углями дядя Теофил. – Вы знаете, как с древнего языка накейо переводится «Шалба»? – видно, вспомнил о своей миссии экскурсовода.

Треск камышей слева обозначил мыслительный процесс нашей гимназистки:

– «Вобла»?! – вскоре прилетело к нам с мостка.

– Нет, Варвара! «Варево». И вы заметьте,

какого цвета в ней вода. Черная вдали. С отраженным небом – темно синяя, а вблизи у берега – как круто заваренный чай с краснотой.

– Ничего себе!

– А его пить можно? – выказали практический интерес оба близнеца и поскакали босиком по песку.

– Пейте на здоровье. Здесь коровы не гуляют, – благословил их отец. Мать Арчи и Барни от карт даже не оторвалась.

Ник же, глядя на этот забег, приложил ребро ладони ко лбу:

– Меня вот другое удивляет. В переводах. На исходном французском имя «Рок» означает «отдых». Как же он смог стать покровителем всего ремесла?

– Как заслуженная награда на небе, – иронично скосился к местожительству Святого мой папа. – Теофил, что с шашлыком?

– Шашлык уже готов, – отрапортовал тот. – Жужа?..

И игра «На Цезаря» пошла гораздо быстрей (стол то раскладной у нас на все поводы – один)…

Ночь на песчаный берег Янтарного бора пришла по-летнему поздно. Недолгой, будто извиняющейся за свою неизбежность, визитеркой. И в качестве «компенсации» сразу выкатила в просвет из облаков полновесную луну. Первая из трех ночей полнолуния… Н-да… И она общий настрой на свободу лишь усугубила. Тут же на пришвартованной боком в камыши лодке были разожжены скромные речные фонари, которые дядя Теофил провозгласил «огнями рамп» и концерт проигравшей стороны начался. Ей, кстати, оказалась пара Нинон – тетя Жужа. Хотя вторая отдувалась за свою компаньонку, получившую в последней раунде игры сразу оптом трех одинадцатиочковых тузов и вышедшую в «лидеры». Точнее, в «примы». Прима исполнила нам морские куплеты в сопровождении депрессивно расстроенной гитары, извлеченной из кормовых недр. А ее «компаньонка» показала пару фокусов с платком. При их явлении Варвара от разгадок и комментариев стойко воздержалась. Остальные благодарно аплодировали (мы с Ником – Варе в основном). Дальше на «сцену» полезли все кому не лень. Даже мой папа с пантомимой, изображавшей не то свой день на службе, не то стихийный смерч. И так в процессе разошелся, что вспугнуло его с лодки лишь предложение тети Гортензии повторить сказку с Солнцепутья. И я даже не заметила, как гитара оказалась в руках у Ника. Хотя под фонари он не пошел, а остался у костра.

– О-о, а я и забыла.

– Что «забыла»? – смущенно прищурился Ник, подтягивая струны.

– Как давно ты держал сей инструмент в последний раз. Хотя…

– Угу. На твой день рождения… У фонтана.

– Точно… Тогда, знаешь что? – тряхнула я растрепанной головой.

– Что?

– Давай и ту самую.

– Точно?

– Ага.

– Даю… Сейчас, – и пробно проведя пальцами поперек струн, тихо начал. –

Мы все летим сквозь мглу и пепел… На огонек свечи родной. То скалит зубы рок, то весел Маня наградой за собой. И кружат равнодушно звезды, Даря тщеславные мечты. Так перепутать свет их просто С той свечкой, что зажгла мне ты. И я летел, друзей теряя В круженьи звезд

и в пасти тьмы. Лишь как заклятье повторяя: «Меня здесь нет. Есть только мы». Так распахни мне дверь, родная, Когда я рухну у крыльца. Твой огонек, костром пылая, Согрел мне сердце до конца… Согрел мне сердце…

– Ник, а он что, умер?

На этот удивленный голосок Вари, кажется, отмерли все, присевшие вокруг огня.

– Почему? – вскинула я глаза.

– Так ясно же в конце: рухнул и… всё.

– И ничего не ясно, – развернулась я к Нику.

И что странно: песня эта, одна из самых любимых у прокуратских кадетов, всегда пелась совсем не так. С юношеской бравадой и зло. А тут…

– Он не умер, Варя, – глухо произнес Ник. – Просто, устал.

– Или сильно поранили, – почесал курносый нос Арчи… или Барни. – Папа?

– Что, сынок?

– Я рыцарем стану. Как дядя Николас.

– И я.

– О-ох, – пришлепнула руку к груди их мать. – Тогда сразу и меня туда… запишите. Вместо грифона.

– Ага. А я, Жужа, в свое время хотела к ним в курятник устроиться. На полном серьёзе, – шмыгнула носом моя мама.

– Ну, знаете ли? – поднялась я с подстилки. – Знаете ли…

– Любимая?

– Что, Ник?

– А ведь ты еще у нас не выступала.

– О-о, я только с лекцией по демонологии.

– Ну уж, избавьте! – подскочила следом тетя Жужа. – Тогда мои пупсы точно к вам в Прокурат сразу сейчас… Теофил? Людвиг? Ник? Дамы?

– Да?

– Что, Жужа?

– А давайте ко собираться назад. Пусть плыть теперь по течению, но, завтра – большой праздник и надо успеть перед ним выспаться хорошенько. Все со мной согласны?..

В общем-то, возражений не последовало (а кто их детский писк в общем согласном гуле разобрал?)…

Вот «выспаться хорошенько» мне почему-то не удалось – Варвара стребовала свой ежедневный долг по сказке в уши, а других охотников ей вещать не нашлось. Все жутко заняты или вовремя попрятались по своим тихим комнатам. Лично я сейчас из приоткрытого в ночь окна слышала лишь два голоса: Ника и дяди Теофила. И о чем они там, на балконе говорят? Стоя между текущей в темную даль рекой и высокой луной, освещающей теперь каждый листик в саду. Каждую травинку. А как они, наверное, сейчас пахнут… эти травинки… Лунной росой…

– Агата, и чем там дело то кончилось?

– Что? – с трудом оторвала я взгляд он луны в окне. – У кого?

– О-о, – высунув из-под одеяла руку, поскребло дитё лоб. – У этого Марка с Валентиной? Они поженились?

– А-а… Нет.

– А почему?

– Да, потому что Валентина его не любила. И он ей вообще нужен был только для того, чтоб своего настоящего любимого покарать.

– Чем «покарать»? – округлила Варя глаза.

– Ревностью, чувством безвозвратной потери. Чтоб он все это осознал. А когда он осознал и покаялся, вернулась к нему, – скоро сократила я половину классической новеллы до «цензурной детской версии».

– Какая она… коварная, – протянула со своей подушки Варвара. – Эта Валентина, она такая коварная и… слово забыла. Его тетя Нинон тете Гортензии говорила про одну даму из Гусельниц. Такую же.

– Ох, Варвара, много ты знаешь для своих восьми лет. И много слышишь. И вообще, спать давно пора, а то завтра на каруселях будешь носом клевать и из кресла улетишь. Приятных снов, – быстро склонилась я над ней и чмокнула в щеку.

– Не улечу, – лишь услышала уже у двери. А потом еще вдогонку. – Агата?