Игра на двоих

Bizzarria

С этими словами он кладет книгу на тумбочку, садится на край кровати и тихо продолжает:

— Только не молчи, волчонок. Я ведь знаю, как страшно потерять смысл жизни.

Он осторожно гладит меня по волосам, едва касаясь лица. Его пальцы очерчивают тонкий, еле заметный шрам, оставшийся после той злосчастной линейки. Кажется, будто живительное тепло его рук медленно, по капле передается и мне. Но, только почувствовав это, я испуганно отстраняюсь. Хеймитч понимающе улыбается, встает и устраивается в глубоком кресле. Свернувшись клубком и закрыв глаза, я снова засыпаю.

И

все же ментору удается разбудить мое природное любопытство: несколько дней спустя, когда он спускается в гостиную, чтобы в очередной раз успокоить родителей, я дотягиваюсь до тумбочки и беру книгу, что он принес мне. Открыв ее наугад, вижу пустые страницы. Пока я пролистываю их одну за другой, мне на колени падает ручка — книжка оказывается ежедневником. Вот, что имел в виду ментор — написать обо всем том, что невозможно рассказать. Вести дневник? Детское занятие, по-моему. Есть идея получше — мне же нужен собеседник, правда? Обведя блуждающим взглядом комнату, задерживаюсь на кресле, которое стоит так близко, что почти соприкасается с кроватью. Впервые за долгое время по моим губам пробегает тень, пусть и печальной, улыбки. Наконец, я возвращаюсь на первую страницу и начинаю писать, один за другом воскрешаю в памяти моменты последний двух лет, которые объединяет кое-что общее.

На следующий день просыпаюсь рано утром и обнаруживаю, что снова осталась одна: видимо, ментору тоже нужен отдых. Хотя моя компания не сильно отличается от привычного ему уединения — та же мертвая тишина и холод. Сон не желает возвращаться, поэтому я сажусь на постели и оглядываюсь по сторонам. Мой скучающий взгляд падает на календарь, заставляя меня на мгновение перестать дышать. Первое ноября. Я провела в постели целый месяц?

Осторожно поднявшись с кровати, медленно иду в ванную. Приняв холодный душ и почти мгновенно придя в себя, натягиваю свитер, куртку и джинсы. Несмотря на то, что все эти дни Хеймитч заставлял меня есть, пусть и маленькими порциями, одежда продолжает висеть на мне так, будто она с чужого плеча.

Спускаюсь по лестнице, заглядываю в гостиную и, убедившись, что дома не осталось никого, прохожу по коридору и выскальзываю на улицу. С непривычки ноги плохо слушаются и немного дрожат, но я упрямо продолжаю двигаться в сторону Дистрикта. Однако, не дойдя сотни метров до Шлака, сворачиваю и, пытаясь унять бешено бьющееся сердце, приближаюсь к пугающему, но в то же время самому спокойному и мирному месту на Земле. Почти бегом добираюсь до дальней ограды и, заметив раскидистую иву, подхожу к стоящей рядом с ней скамейке. Голос срывается, но я заставляю себя произнести несколько простых слов:

— Здравствуй, папа. Прости, что без подарка: не знала, чем тебя можно порадовать.

Устроившись на скамейке, натягиваю капюшон и обнимаю колени, чтобы согреться: погода соответствует календарю. В воздухе кружатся первые снежинки.

Внезапно я представляю похороны отца — не того пустого ящика, в котором лежит разве что горсть праха, оставшегося после взрыва, а гроб с телом. Черные волосы с проблеском седины. Навсегда закрытые глаза цвета бушующего моря. Сложенные на груди руки. На бледное, спокойное лицо неслышно падает снег. Прикрыв

глаза, пытаюсь вспомнить все, что для меня было, есть и будет связано с отцом. В моей голове снова встречаются прошлое, настоящее и будущее — не реальное, но то, каким оно могло бы быть.

Я продолжаю сидеть на скамейке: не двигаюсь, не смотрю по сторонам, почти не дышу, углубившись в свои мысли и периодически забывая наполнять легкие кислородом. Потеряв счет времени, возвращаюсь к реальности только тогда, когда шуршание опавших листьев и треск мелких сухих веточек нарушают тишину кладбища. Вскоре я чувствую присутствие постороннего — вновь прибывший становится за моей спиной и устремляет на меня пристальный взгляд.

— Когда я вернулся и не обнаружил тебя в комнате, то не знал, что делать — злиться или радоваться: с одной стороны, ты наконец захотела встать с постели и выйти на улицу, с другой — могла решить закончить начатое, и я бы уже не успел тебя остановить.

— Ну, и на чем остановился? — равнодушно спрашиваю я, не отрывая взгляда от надгробия.

— Так и не смог определиться, — неохотно признается Хеймитч. — С тобой все в порядке, но ты снова не здесь, не в мире живых.

— Сегодня у меня хотя бы есть повод: у отца День Рождения, — тихо отвечаю я.

— Тогда почему ты так печальна? — слова ментора звучат для меня как насмешка.

— А как, по-твоему, стоит поздравлять покойных? — я огрызаюсь в ответ.

— А кто говорит о покойных? Я имею в виду живых! — смеется мужчина.

— Да кто ты вообще такой, чтобы так говорить? Или тебе не приходилось терять близких?! — тихо, но зло интересуюсь я

Смех мгновенно обрывается. Хеймитч обходит скамейку и садится на землю напротив меня, спиной к надгробию. Приблизив свое лицо к моему, он прожигает меня взглядом и произносит свистящим шепотом:

— На самом деле вопрос в том, кто ты такая.

Его последние слова словно выбивают почву у меня из-под ног, и я на несколько секунд лишаюсь дара речи. Моих сил хватает лишь на тяжелый вздох и тихое признания.

— Понятия не имею. Наверное, я никто.

— Того, что ты — дочь Алекса Роу, тебе мало?

— Ты знал моего отца?

— Поправка: я знаю твоего отца, — невозмутимо отвечает тот. — Он жив, так что не стоит говорить о нем в прошедшем времени.

— Ты издеваешься надо мной? — в моем голосе уже нет злости, только бесконечная усталость.

— Он погиб во время взрыва в шахте, если тебя уже подводит память, — едва сдерживаясь от крика, произношу я.

— Алекс жил, жив и будет жить, — настаивает Хеймитч и, явно пытаясь избежать моего взгляда, прикрывает глаза. — Хочешь, я покажу тебе его?

Хеймитч приводит меня на порог дома моей семьи, того, что остался в Шлаке вместе с нашим прошлым. Только не это. Стоит приблизиться к чуть покосившемуся жилью, как я ощущаю тот приторный запах идеально-красивого и смертельно-опасного подарка Сноу. Ментор приоткрывает дверь и пропускает меня в темный коридор. Но только я делаю шаг в сторону гостиной, едва сдерживая желание пробежать по комнатам и убедиться, что все сказанное мужчиной — очередной обман, как он останавливает подопечную и надевает мне на глаза черную повязку.