Игра на двоих
Шрифт:
Луг такой широкий, что кажется бесконечным. Там, на самом краю, почти на линии горизонта, растет раскидистое дерево, а в его тени стоит женщина. Обхватив руками мощный ствол, она украдкой наблюдает за дочкой. Ее молодость давно позади: черные волосы подернулись паутиной седины, а взгляд темно-карих глаз потускнел. Женщина встает у девочки на пути и ждет, когда она наконец приблизится, чтобы заключить
Когда в мои сны приходит Элион, мне не в силах помочь никто, даже Хеймитч.
Однажды весной я попросила ментора посадить вишню прямо у нашего порога. Он удивленно посмотрел на меня — я никогда не интересовалась садом — но спорить не стал. Год спустя на дереве появились первые цветы. В тот день я впервые произнесла имя дочери вслух. В ту ночь Хеймитч впервые заговорил о том, что с ним делали в Капитолии. Мы смогли если не прочувствовать, то хотя бы понять боль друг друга. С тех пор мужчина никогда не целует меня в живот, а я не касаюсь шрама на его лице. Мне больше не нужна та тетрадь: я могу рассказать ментору все. Теперь у нас обоих достаточно сил, чтобы облечь свои мысли в слова и произнести их вслух.
Мы заново учимся жить, просто жить. Мы вспоминаем, каким сильным было желание остаться в живых и сколько было сделано ради его исполнения. Постепенно жизнь вновь обретает смысл. Победы, которыми, по идее, следует гордиться, легли на наши плечи страшной, почти смертельной усталостью, и все, что нам нужно, — это покой и забвение. Вместо листа желаний я составляю список дел на следующий день. Нам больше некуда спешить: наше завтра обязательно наступит. Чудовище Хеймитча крепко спит. И мое тоже.
Я учусь вязать, а Хейм разводит пчел. Мне нравится сидеть где-нибудь в стороне, со спицами и мотком шерсти в руках, и с улыбкой наблюдать, как муж осторожно лезет в улей. Мятный чай, который он заваривает для меня каждый вечер, пахнет сладко, медом. Загорелое, испещренное шрамами тело ментора, тесно переплетенное с моим, пахнет горько, травами.
Ему нельзя волноваться: во время последнего обследования капитолийские врачи
В бессонные ночи Хеймитч разжигает камин, и я достаю с полки шахматы. Для нас игры закончены, но наша Игра продолжается. В ней нет места другим. Это Игра на двоих.
Мы просыпаемся рано утром от громкого неритмичного стука. Крупные капли отчаянно бьются в стекло и стекают вниз, оставляя за собой влажные дорожки. Мир за окном кажется размытым и искаженным, совсем как отражение в разбитом зеркале. Завернувшись в плед, я иду на кухню варить кофе, а беззлобно ворчащий на непогоду Хеймитч натягивает куртку и выходит из дома, чтобы забрать почту. После завтрака ментор садится за старый рояль и долго играет грустные пьесы под аккомпанемент дождя. Я сижу рядом, на крышке скрипящего инструмента, и читаю.
Ближе к полудню тучи рассеиваются, уступая место яркому осеннему солнцу. Хеймитч зовет меня прогуляться. Мы выбегаем на улицу, радуясь, словно дети, которых отпустили с уроков. Ментор хватает меня за руку и кружит в танце прямо посреди Деревни Победителей. Но это не имеет значения, ведь мы здесь одни. Порыв ветра взметает к небу разноцветные листья, и они водят веселый хоровод, скрывая нас и наш долгий поцелуй от глаз чересчур любопытного мира.
Хеймитч идет к воротам, нарочно разбрызгивая лужи. Делаю шаг вслед за ним, но останавливаюсь, заметив развязавшийся шнурок на правом ботинке. Быстро завязав простой узел, поднимаюсь на ноги, оглядываюсь по сторонам, вдыхаю воздух с терпким ароматом осени, и кричу так громко, что испуганные птицы срываются с веток и шумной стаей летят в сторону леса. День едва наступил, но я уже знаю, что он будет хорошим.
— Хейм!
Он медленно оборачивается.
— Я жива.
Бледно-голубые губы ментора трогает усталая, но довольная улыбка.
— Повторяй себе это почаще, дорогая.