Игра на Хэллоуин
Шрифт:
И смешно вспоминать себя прежнюю, уверенную такую, амбициозную, наглую даже, считающую, что весь мир будет играть по моим правилам.
Всегда.
Что же, судьба любит посмеяться.
Тяжелые ладони на моей талии становятся жестче, капканом обхватывают, прижимают с такой силой, что невольно задыхаюсь. Потому что инквизитор тянет все ближе и ближе к себе, стремясь укрыть своим плащом нас обоих, от всего мира спрятать за кровавыми знаками инквизиции.
А я сопротивляюсь. Пока сопротивляюсь. И от этого он звереет,
Он не любит, когда ему противятся. И наказывает. Особенно не любит, когда своевольничает женщина.
Женщина, которую он считает своей. И на ее мнение ему плевать. Это жуткий, шовинистический взгляд на мир, дикость и средневековье. И я до сих пор не понимаю, каким образом оказалась в этом всем. Ведь я же просто играла…
А сейчас он играет мной.
— Фатати… — низкий, будоражащий шепот на ухо, и я вся покрываюсь мурашками, — сахир… Скучала?
— Нет… — я опять играю. Я вру. Жизнь меня ничему не учит, да. Особенно, когда он рядом. Гореть мне в огне…
Мой инквизитор хрипло смеется, и от его смеха волны горячего предвкушения растекаются по телу. Он знает, что я никуда не денусь. Я не устою.
Я тоже это знаю.
Я слаба перед ним.
Потому и бежала из игрушечного города у моря быстрее ветра, когда поняла, что игра моя зашла слишком далеко. И перестала быть игрой…
Бежала обратно, в свою привычную жизнь, надеясь обрести в знакомой обстановке, среди старых друзей, рядом с мамой и бабушкой, себя прежнюю. Почему-то мне казалось тогда, что все получится.
Ничего не получилось.
Теперь я это отчетливо понимаю, оказавшись снова в его лапах.
— Лаура! — передо мной возникает Рик, стреляет ревнивым взглядом в темную громаду инквизитора над моей головой, кривится, — вот ты где? Там наши тебя потеряли…
Я не успеваю ничего ответить, потому что моему инквизитору не нравится Рик. Ему вообще не нравится, когда рядом со мной появляется мужчина. Любой. За эти полгода я уже успела в этом убедиться. И не раз.
В одно короткое мгновение, за которое я успеваю лишь моргнуть, огромная черная фигура в плаще оказывается между мной и Риком, как-то сразу затмевая собой всю хэллоуинскую вакханалию, лазерные лучи, вспышки огней на танцполе. И даже звук, кажется, стихает, испугавшись моего инквизитора.
Опомнившись, я пытаюсь прорваться вперед, потому что страшно! Очень страшно! Этот восточный варвар, вообще не имеющий понятия о цивилизованных отношениях, привыкший у себя на родине все решать быстро и силой… Да пресвятая дева Мария, у себя на родине ему, наверняка, не приходится вообще ничего решать! Такие, как он, стоящие у руля власти, априори все получают! Тогда, когда им хочется. И столько, сколько пожелают.
Со мной у него вышла промашка… Вот и бесится. И сходит с ума. И меня сводит…
Я до одури боюсь, что он сейчас что-то сделает
— Постой… — начинаю я, прекрасно понимая, что затормозить эту машину не получится, но что-то же надо делать!
Инквизитор ожидаемо не реагирует на мой писк, делает шаг к Рику, возвышаясь над ним всеми своими футами, давя массой, что-то тихо говорит своим низким, вибрирующим голосом.
Я еще только обхожу здоровенное темное препятствие, а моего коллеги уже нет поблизости!
Ничего нового, конечно, ожидаемо…
Ожидаемо бесит.
Встаю напротив него, складываю руки на груди. Возбуждение, всегда вызываемое его присутствием, эмоции, над которыми я оказываюсь не властна, сейчас меняются на прямо противоположные.
Я злюсь, бешусь и очень, вот просто очень хочу указать этому восточному демону правильное направление для полета!
Вот только он слушать меня не собирается.
Все, как обычно, да…
4
— Испугалась, сахир? — Инквизитор смотрит на меня немного насмешливо, и это тоже бесит. Лучше бы как обычно, как я периодически в снах своих безумных вижу, тяжело и голодно. Это хоть как-то ласкает самолюбие. Позволяет думать, что я не одна такая, сумасшедшая. Что это чувство обоюдное. И с его стороны даже сильнее, чем с моей. Примиряет с действительностью, в которой я — однозначно слабовольная овечка, не умеющая сопротивляться соблазну.
Смешно, что всегда считала, будто умею контролировать свое тело, умею правильно расставлять приоритеты…
Ага… Конечно же…
— Отдыхаешь? — продолжает он, и в этом простом вопросе — все его отношение к моему, так называемому, отдыху. Пренебрежение, осуждение. Злоба.
Ну да, в его культуре женщина, появившаяся в подобном общественном месте в подобном виде — на сто процентов доступная. Падшая. И относиться к ней нужно соответствующим образом.
Ох, как это раздражает!
Я никогда не думала, что буду общаться… Да что там общаться! Даже близко не собиралась находиться с таким неандертальцем, шовинистом, деспотом.
Вся моя семья, вся моя культура, мои свободолюбивые предки, все восстает против такого!
И мне бы помнить о себе, о своей культуре, о том, что я, черт возьми, Гэлахер! И никто из моей родни никогда не прогибался…
— Пошли, — он ведет подбородком, указывая мне направление движения. Невыносимо властный, раздражающий жест, и я внутри вся пылаю, горю от гнева…
И не собираюсь никуда с ним идти! Конечно, нет!
Этот шовинист не появлялся полгода, и я радовалась! Да, радовалась! И надеялась, что избавилась от него окончательно… А то, что во сне его видела и иногда… Ну хорошо, не иногда! Каждый день! Каждый гребанный день вспоминала…